этом случае должен быть таким тяжеленным, что его просто невозможно изготовить! И действовать такая машина будет страшно медленно, так что любой корабль сможет легко от нее уйти! – Ученый муж продолжал орать что-то насчет веса и противовесов, масс и равновесия, а остальные пылеглотатели выглядели весьма смущенно и сконфуженно.
– И как вы его выносите? – спросил я у последнего, кого захватила в свои сети Юлия, редактора и издателя эпосов Гомера по имени Нелий.
– Приходится. Птолемей его очень любит и привечает. Ификрат делает для него разные игрушки: прогулочную барку, которая приводится в движение крутящимися педалями вместо весел, подъемную платформу для тронного зала, на которой царь возносится над толпой, и прочие подобные штучки. В прошлом году он разработал новую систему защиты от солнца на ипподроме: все тенты и навесы там теперь натягиваются, ориентируясь и меняя положение по мере продвижения светила по небу, а потом сворачиваются прямо с земли, так что нет нужды посылать слуг, как матросов, по веревкам наверх, чтобы они все это делали.
– Разумно, – одобрил я.
Если уж царь намерен и впредь финансировать работу Мусейона, то может хоть иногда иметь от этого какую-то реальную пользу.
– Но, Деций, – терпеливым тоном начала учить меня Юлия, – это опускает ученого до уровня простого механика. Это недостойно истинного философа.
Я фыркнул прямо в чашу с прекрасным вином, которую держал в руках.
– Если бы не эти «простые механики», тебе пришлось бы таскать в дом воду из реки вместо того, чтобы она сама к тебе поступала с гор через акведук.
– Римские достижения в области прикладной философии – это истинное чудо света, – поддержал меня Нелий. Да, совершенно верно. Греки могут презирать нас как не достигших их высокого интеллектуального уровня, но вынуждены пресмыкаться перед нами, поскольку мы стали могущественны, а с этим никто спорить не станет, потому что мы этого вполне заслуживаем.
– Кроме того, – добавил я, – мне казалось, что ты восхищена Ификратом.
– Да, это так! Он, несомненно, самый выдающийся математик из всех ныне живущих.
– Однако после встречи с ним твой энтузиазм по отношению к этому высоколобому гению, кажется, несколько уменьшился, не так ли?
– Манеры у него отвратительные, – признала она.
К этому времени сей ученый муж уже беседовал не с кем-то там, а с самим Атаксом, и его беседа, видимо для разнообразия, была гораздо более тихой. Я никак не мог себе представить, о чем эти двое вообще могут говорить, однако я ведь был знаком в Риме с несколькими пифагорейцами, которые умудрялись добиться почти невероятного эффекта, смешивая в научном споре математику с религией. И сейчас задавался вопросом: какие жуткие и чудовищные религиозные течения, подобные культу Минотавра, могут возникнуть из слияния теорий Архимеда с идеями Баала-Аримана?
