свиток.
Потом она тихим голосом принялась рассказывать мне о своей жизни. Ее речь состояла из беглой, естественной смеси японского с английским, которые переплетались, словно цветные нити, свиваясь в рассказ.
– Я овдовела совсем недавно, все не привыкну к белой одежде[4]. Мой муж, Мураками Озава, скончался в начале года.
– Мои соболезнования, – мне было не понятно, к чему она клонит.
– Мы с ним были женаты пятьдесят пять лет. Он владел компанией по производству электроники, очень известной. После его смерти весь мой мир, вся моя жизнь вдруг потеряли смысл. Меня подхватило течением, я закрылась дома в Токио, отгородившись от всех. Проводила дни в просторном саду, бродила босиком по галечным газонам, нарушая аккуратные круги, созданные Сэки, нашим садовником. Он ни разу не пожаловался, просто день за днем создавал узоры снова. – Взгляд ее был потерянный.
Она не могла справиться с горем. Во внешнем мире совет директоров сходил с ума, потому что муж завещал ей контрольный пакет акций. Она отказалась с ними разговаривать и не отвечала на звонки. Слуги шептались, боясь нарушить молчание в доме.
Но мир заявил о себе.
– Мне пришло письмо от Эндо-сана.
Она так непринужденно отвела взгляд в сторону, словно отвлекшись на блеск росы на траве, что любой другой собеседник счел бы это естественным.
Я был благодарен ей за проявленную доброту, хотя и принял новость c большим самообладанием, чем она от меня ожидала.
– Когда оно было отправлено?
– Больше пятидесяти лет назад, весной сорок пятого. – Она улыбнулась. – Возникло из прошлого, словно призрак. Только представьте, какой путь оно проделало. Он писал про свою жизнь здесь и о вас тоже.
Я позволил ей наполнить наши бокалы. Я много раз бывал в Японии и точно знал, что она оскорбилась бы, сделай я это сам.
– Я расскажу вам, как мы с ним познакомились, – произнесла она, помолчав, словно долго обдумывала это решение.
– Эндо-сан работал на своего отца, владельца успешной торговой фирмы. На самом деле именно он и вел дела, путешествуя по Китаю и Гонконгу. По вечерам он вел занятия в школе айки-дзюцу[5] у нас в деревне. Как дочери самурая, мне полагалось владеть мечом и рукопашной борьбой – будзицу, они ставились выше всех остальных искусств. В отличие от сестер я любила будзицу больше музыки с икебаной.
– В то время айки-дзюцу только начинала развиваться, она еще не превратилась в сегодняшнее айкидо. Мой отец был о ней невысокого мнения, но как только я побывала на тренировке и увидела эти движения, так сразу поняла, что нашла сокровище. Я уверена, что вы понимаете мое чувство: словно сердцу, так долго томившемуся в темноте, вдруг удалось поймать лучик теплого солнца.
Она тихонько засмеялась.
– Вскоре я начала дорожить временем, проведенным с Эндо-саном. Школьные подруги проходу мне не давали, дразнили
Белый в Японии – цвет траура.
Японская боевая техника, предшественник айкидо.
