о Инна хотела услышать совсем не это. Ей нужна конкретика, а не пространная научная муть, в которой она не смыслит ни аза.
– Док, вы мне по-людски можете объяснить, станет ли она когда-нибудь прежней?
– Дело в том, что я не знаю. – Доктор наконец посмотрел ей в глаза. – Наркотик нарушил некоторые связи в ее мозге, и я не могу сказать, восстановятся они или нет. Девушка долгое время жила в состоянии сильного стресса, и, возможно, она просто не хочет оттуда возвращаться.
– Откуда?
– Инна, она где-то там, внутри своего тела. И она не желает возвращаться. Кто знает, сколько времени пройдет, когда она захочет, и случится ли это вообще.
– Я бы точно не хотела, паршивое место – наш мир. – Инна старалась говорить спокойно. – Ладно, я побуду с ней немного.
– Конечно. Может, она отреагирует на ваш голос.
Инна села у кровати и посмотрела на Верочку. Бледное личико и взгляд глаз цвета неразбавленного виски, осененных длинными ресницами, – такой далекий и пустой. Инна взяла расческу и, осторожно разбирая пряди, причесала лежащую.
– Солнышко, ты должна вернуться. – Инна гладила бледные щечки Веры. – Слышишь, птичка моя, вернись ко мне, я очень соскучилась. У нас дома теперь живет очень необычный кот… помнишь, ты всегда хотела кота, а я была против, потому что это большая ответственность… ну а теперь он есть, и ты должна его обязательно увидеть. Где ты прячешься, малыш? Ты нужна мне, возвращайся, слышишь?
Аппараты, подсоединенные к телу девушки, равнодушно попискивали. Инна в отчаянии сжала ее пальцы – неужели доктор прав, и сущность Веры блуждает где-то внутри нее самой и не хочет возвращаться?
– Послушай меня, детка. – Инна взяла в руки слабую ладошку с тонкими пальчиками. – Они за это заплатят. Я обещаю – они заплатят за все. Даже не сомневайся. А когда я тебе расскажу, как это было, ты вернешься ко мне.
Инна понимает, что ей пора уходить, но уйти вот так, не переговорив снова с врачом, она не может. Хотя ничего нового он ей не скажет, это понятно.
– Док, как вы думаете, мозг ее функционирует?
– Я вам уже говорил. – Врач поправил очки и прошелся по кабинету. – Она самостоятельно дышит, но не реагирует на внешние раздражители. Томограмма показала, что мозг не поврежден, и все тесты указывают, что мозговая активность есть. Но процессы торможения, вызванные наркотиком, не дают ей вернуться. Так что это все вопрос времени, понимаете?
– Да.
– Послушайте, я знаю, как вам тяжело.
– Нет, не знаете!
– И тем не менее. У меня есть дочь, и я… мне подумать страшно, что вы сейчас чувствуете. Но вы никак ей не поможете, даже если перережете мне глотку за то, что мои ответы – не совсем то, что вы хотите услышать, я не люблю вселять в людей ложные надежды. Но как врач и как человек я надеюсь на лучшее, надейтесь и вы. Все равно ничего другого нам больше не остается.
Инна понимает, что зря наехала на врача, но ей нужно выплеснуть на кого-то бессильную злость, и он просто попался под руку, он это тоже понимает, и от его понимания ей становится еще хуже. Но доктор – все, что у нее есть, чтобы надежда не угасла.
– Послушайте. – Он дотронулся до ее плеча. – Мы делаем все возможное, и рано или поздно она среагирует на терапию. Я просто не могу сказать когда.
Инна кивнула. Конечно, нужно время. Ключевое слово – время, и у кого-то оно закончилось.
Ангел качнулся над дверью лифта и угрожающе махнул позолоченным тромбоном. Егор поморщился – праздничная мишура, призванная, по замыслу украшателей, создавать хорошее настроение, вызывала у него глухое раздражение и подспудный протест. Он не признавал этого праздничного сумасшествия, не разделял щенячьей радости оттого, что подошла некая дата, которую принято отмечать скопом – обмениваться сувенирами, место которым на помойке, устраивать корпоративные посиделки, на которых сотрудницы, плюнув на дресс-код, будут отсвечивать сиськами разной степени эстетичности и скучными ногами, а офисные мачо будут пить водку и трескать салат «оливье» так, словно ничего вкуснее в жизни не пробовали. И кто-то обязательно нарежется до синих слоников и примется чудить. А на следующий день все будут доедать подсохшие бутерброды и, тихо смеясь, вспоминать прошлый вечер.
Нет в этом ни смысла, ни практической пользы.
Егор вошел в лифт, на ходу расстегивая пальто. В кабине пахнуло духами, причем не какими-то определенными, а смесью разных – видимо, недавно ехали женщины. Егор чихнул и раздраженно хмыкнул – женщины вообще стадные существа. Выйдя из лифта, он пересек коридор и вошел в большой холл, где располагался офис. Его кабинет находился на двенадцатом этаже, в конце коридора, и чтобы попасть
