Я-то думал – заболела… А вскоре сестра забеременела… Это окончательно ее добило. Тильда, веселушка Тильда, рыдала сутки напролет. Я пришел к ней в комнату и не вышел оттуда, пока наконец не узнал правду. Тогда я взял свой любимый меч и убил бы подонка, но телохранители спасли его. Меня без разговоров посадили в тюрьму. Когда Тильда узнала об этом, она… выбросилась из окна башни… – остановившись на секунду, Маркус нервно поднял меч, угрожая пустоте. – Я убью мерзавца!
К тому времени герцога во дворе уже не было. Слуги рассказали, что он спешно сел на коня и умчался вместе со своими телохранителями.
– Трус! – выкрикивал Маркус. – Боится расплаты за свои преступления! Но она настигнет его, где бы он ни прятался!
В этот момент Рольт внимательно вгляделся в друга. Он никак не мог поверить, что недавно, вот только что, сам был таким же. Что именно в нем изменилось? Исчезла восторженность, идеализм, вера в то, что правда обязательно восторжествует? Или больше в нем не осталось желания искать абсолютной справедливости? Главное, Рольт отказывался понимать, почему теперь такие, как он, должны покорно исчезнуть и уступить место всей той сволочи, которая, убив Совет, доказала, что холодный расчет сильнее пламенного сердца.
Там, в Зерете, когда предатели расправились с судьями, Рольт сначала был уверен, что все маги как один поднимутся, чтобы наказать преступников. Ведь зло, подлость, беспощадность убийц не могли не быть очевидны для каждого человека. Но с потрясшим его юношескую душу удивлением он заметил, что людям плевать на все те высокие идеалы, которые, как ему казалось, должны были в каждом сердце требовать восстановления справедливости. Маги думали и заботились только о себе, о собственном благополучии. Все остальное, книжное – благородное и светлое, о первостепенной важности которого каждый из них мог бы говорить при встрече с вами долго, разумно и красиво – было не более чем словами, соской для совести.
Такой неприкрытый цинизм людей сделал циником и Рольта. Точнее, он сделал его реалистом. А реальность была такова, что либо будь добрым, хорошим – и умри, либо будь жестоким, эгоистичным – и живи. Увидев слабую сущность людей, он перестал думать о всеобщем благе и сосредоточился на себе. Принужденное жизнью, пламенное сердце Рольта взяло на вооружение холодный расчет, что сделало его в сотни раз сильнее. Ведь где обладатели одного лишь расчета смогут раздобыть себе пылающее сердце, чтобы сравняться с ним?
В душе Маркуса подобных непоправимых изменений не произошло, даже несмотря на ужасную смерть Тильды. Его вера в высокие идеалы была гораздо прочнее и сильнее, чем у Рольта. Требовалось нечто из ряда вон выходящее, чтобы Маркус внутренне перестроился. Рольту с грустью показалось, что он потерял друга, что их теперь разделяет огромное поле его выжженной души.
«Может, это и к лучшему. Незачем тянуть его за собой на дно», – Рольт решил помочь другу и сразу же уехать, чтобы
