безобразия точно не допустила: в грязной-то обуви – да по чистым полам!.. Но Раиса ушла полгода назад, ушла окончательно и бесповоротно – Мефодий знал это не хуже, чем законы построения художественной перспективы. Ушла, только и оставив после себя забытую губную помаду на туалетной полочке и вот эту подаренную ее уходом привилегию – попирать ботинками чистые полы. Да и какие они, к чертовой матери, чистые! После разрыва с женой Мефодий брался за половую тряпку редко, да и то предварительно опрокинув на паркет банку с растворителем или тогда, когда грязь уже требовала совковой лопаты, а не влажной уборки.
«Ты полный ноль, Ятаганов-младший! – сказала ему Раиса перед тем, как демонстративно захлопнуть за собой дверь. – Будущего у тебя нет и не предвидится; ты законченный неудачник по жизни! Вот увидишь: пройдет еще пара лет, и ты сопьешься среди своих мольбертов, а единственное, что сможешь нарисовать, – «черный квадрат»! Да и тот кривой, потому что руки твои будет колотить вечный похмельный мандраж… Прощай!»
Мефодий ни спорить с Раисой, ни умолять ее остаться не стал, хотя и сильно любил свою жену, пусть и связанную с ним лишь узами гражданского брака. Решила так решила. Все равно жить дальше в тех отношениях, что сложились у них за последнее время, он тоже не мог. И как бы назло Раисе, отбывшей к новым горизонтам и «настоящим мужикам, которые не витают в облаках, а зарабатывают вполне реальные деньги», поклялся завязать со спиртным, введя лимит даже на пиво. Как ни странно, но клятва эта, данная скорее под горячую руку, а не сознательно, пока Мефодием безукоризненно выполнялась…
А познакомились они с Раисой полтора года назад в городском парке, где только что окончивший университет Мефодий делал первые шаги в качестве уличного портретиста. И хоть занятие это и не давало особой прибыли, но с грехом пополам помогало безработному художнику сводить концы с концами без отвлечения на дополнительные заработки.
То, что на Старом Арбате считалось в порядке вещей – а именно рисование в общественных местах, – здесь, в отдаленном от Москвы провинциальном Староболотинске, выглядело немного экзотично. А потому возле Мефодиева этюдника, который очень скоро намертво вписался в ландшафт парковых аллей, наблюдалось постоянное оживление. Праздно гуляющую публику неподдельно интересовало таинство превращения белого ватмана в портретный лик желающего увековечить себя добровольца. Иногда, правда, попадались критически настроенные субъекты, в массе своей нетрезвого вида, не соглашающиеся с художником по поводу схожести того или иного изображения с оригиналом, но до вырывания карандаша из рук дело еще ни разу не доходило. Так что к вечеру у Мефодия в кармане пиджака стабильно нарисовывался некоторый прожиточный минимум.
Раиса подошла к Мефодию под вечер, когда художник уже собирался уходить и складывал в сумку рабочий инструмент, а также маленький раскладной стульчик, на который он усаживал свою клиентуру.
– Я опоздала, да? – с сожалением проговорила девушка, грустно наблюдая большими и печальными карими глазами, как Мефодий пакует свой нехитрый скарб.
