Титану в натуральном его обличье во Вселенной могут лишь единицы.
Хозяин пал смертью храбрых после того, как умудрился уничтожить пятую часть легиона Гипериона (чего наверняка даже сам от себя не ожидал). Но когда в дело вступил глава легиона, отчаянная атака Хозяина была пресечена за считаные мгновения. От серии нанесенных Гиперионом сокрушительных ударов погиб не только Хозяин, но и разлетелась на куски пятая от Солнца планета, оставив после себя лишь облако растекшихся по ее орбите обломков. Прах Хозяина был развеян где-то среди них… Среди Титанов Гиперион считается одним из лучших вояк, однако по какой-то причине его поредевшее воинство не стало искать место, с которого наш Хозяин отправился в свою последнюю битву. Видимо, Титан побоялся наткнуться на более крупное подразделение противника. Но как и подобает дисциплинированному подчиненному, он проинформировал о произошедшей стычке командующего.
Не в силах сдержать ликование (как-никак уничтожен был не какой-то Сатир, а один из приближенных Юпитера!), Кронос послал циничное соболезнование своему заклятому врагу. Однако хитрый Юпитер ничем не выдал своего истинного отношения к погибшему, а сделал скорбную мину и как бы из любопытства поинтересовался у парламентера: уж не возле ли звездного скопления Гиады это произошло?
Парламентер посмеялся над неосведомленностью Юпитера о местонахождении его подчиненных и в качестве снисходительного одолжения назвал точные координаты…
Вот так, землекоп, наша Солнечная система из неизвестного захолустья превратилась в одно из главных яблок раздора, за которое между группировками небожителей идет не прекращающаяся по сей день война…»
Утро пятого июня Мефодий встретил, как и все предыдущие – стоя на пороге балкона и созерцая своим обновленным зрением окрестности.
Неторопливое наблюдение за окружающим миром нравилось Мефодию больше остальных средств борьбы со скукой – анализирования звуковой информации и путешествия по заложенным в мозг чужим воспоминаниям. В первом ему продолжало видеться нечто непотребное; второе же на поверку оказывалось не столь захватывающим – ничего в исторической правде, кроме обыденной реальности, чужих эмоций, чужих глупостей и прочих наблюдаемых и поныне явлений, не имелось. Ну, правда, за редким исключением…
Мефодий возводил глаза к небу и видел трепетание ворсинок на перьях высоко парящих птиц. Выше них пялились в иллюминаторы авиалайнеров пассажиры, наверное, и не подозревающие о том, что кто-то из людей способен пронзать невооруженным взглядом столь огромное пространство. Затем Мефодий возвращал взгляд на грешную землю и с упоением всматривался в бьющую ключом жизнь насекомых, которая в миниатюре моделировала жизнь человеческого общества: кто-то от кого-то убегал, кто-то кого-то с аппетитом пожирал, а кое-кто пытался выжить, усердно имитируя повадки и облик «сильных мира сего», применяя тактику, на языке биологов именуемую мимикрией.
Мефодий
