оллейбусе: гражданин ли пожилого возраста, направляющийся с номерком в поликлинику по поводу беспокоящих его камней в почках; школяры ли приятели, прогуливающие два первых урока ради нового супербоевика; бабулька ли куда-то спешащая по своим таинственным делам или тётка неопределённого возраста, направляющаяся к родне помогать готовить с утра праздничные деликатесы к юбилею двоюродного племянника. Неважно, кто сидит впереди тебя. Всё равно этот собрат-пассажир через какие-то минуты сгинет за дверьми, перестав быть пассажиром и перейдя в ранг пешеходов, и отправится по своим, неизвестным тебе делам. И никогда больше ты его не увидишь, разве что случайно встретишь где-нибудь на улице и не узнаешь и пройдёшь мимо, скользнув в ответ таким же безразличным взглядом. И, несмотря на всё это, всё-таки сидеть за спиной блондинки несравненно приятнее, чем за спиной какой-либо другой категории пассажиров. Так что молодой человек был не то чтобы рад свободному месту, оказавшемуся именно за спиной этой пассажирки, а просто такое обстоятельство показалось ему той приятной малостью, какую может доставить общественный транспорт в нагрузку к своему прямому назначению.
О молодом человеке автор мог бы много чего порассказать и даже больше, чем сам молодой человек рассказал бы о себе при вступлении в члены, ну, допустим, секты "Растворись в эфире". Но поскольку в этой истории молодой человек – одно из главных действующих лиц, то читатель будет знакомиться с ним постепенно, по мере развития событий, если, конечно, у него хватит терпения прочитать эту историю до конца. Ну а в данную минуту автор может сказать только то, что молодой человек не настолько уж и молод, как это может показаться на первый взгляд. В первую очередь, кое-кто молодым его уже и не признавал и называл мужчиной, а то и вообще – дяденькой. И когда дяденькой его называла какая-нибудь мелюзга лет 10-11, а мужчиной дамы лет за пятьдесят, то ему было на это ровным счётом наплевать, ему от этого было ни холодно, ни жарко. Но вот если к нему так обращались особы лет от 16 и до разумного предела, ему становилось печально, и он сразу же вспоминал, что вот ему уже и за тридцать, а что у него есть, а чего он добился? А кое-кто из его ровесников уже… И так далее, и так далее, и мысли уносили его всё выше и выше, и мысли, надо сказать, отнюдь не радужные, и в какую ещё беспросветно фиолетовую даль они могли его занести – одному Богу известно. Так что, чтобы не нагружать читателя этими, не ахти какими приятными мыслями, автор пока будет называть его просто молодым человеком. А уж потом, по мере знакомства читателя с этим персонажем, автор и выдаст читателю всю его подноготную: и как его зовут, и из какой он семьи, может даже расскажет, как он учился в школе и какого сорта предпочитал мастерить шпаргалки, а также в каком возрасте он переболел корью и свинкой. Но это будет потом, позже, может быть.
Ну а пока, молодой человек уселся на свободное место за спиной блондинки, отметив про себя сей приятный момент.
Блондинка же совсем не обратила, кажется внимания на то, кто это сидит у неё за спиной. Она просто ехала в полупустом троллейбусе по своим делам, и как-то не было у неё привычки поминутно оглядываться назад в общественном транспорте и проверять: а кто это там сидит? О чём она думала, автору тоже пока неведомо. Такой уж он, этот автор – дожил до … до определённого возраста, а так и не узнал, о чём думают блондинки в общественном транспорте. Что уж тут поделаешь – не дано. Можно, конечно, предположить, что блондинка пыталась найти новый способ доказательства теоремы Ферма, но мы не будем вставать на скользкий путь гаданий, мы оставим пока даму в покое.
И вот, когда блондинка думала неизвестно о чём, молодой человек думал о ней. А что ему ещё было делать? Глазеть в окно на знакомый пейзаж? Думать о своих заботах, которых у него, как и всякого другого жителя страны не столько убывало, сколько прибывало с возрастом? Этак и свихнуться можно. А тут блондинка…
Вот она, сидит прямо перед тобой. Можешь протянуть руку и дотронуться до её крашеных волос. Один завиток уж так забавно выглядит, словно специально подзуживает: "дотронься до меня, дотронься". Она поправляет его рукой. Кольца нет. Ага, не замужем. А может, и замужем. Отсутствие кольца ещё ни о чём не говорит. Может она его забыла на полочке в ванной. Или швырнула мужу в пылу ревности и ушла к маме, а сейчас возвращается к нему, чтобы стоя на коленях умолять простить её. Кто знает, почему у неё нет кольца. А завиток опять щекочет ей шею. Она снова поправляет его. Лак на ногтях уже начинает отслаиваться. Да и волосы пора бы заново осветлить – вон, корни уже совсем тёмные. Да-а, навряд ли она едет на свидание. Да и какое свидание может быть в десять утра?! Собиралась, по-видимому, в спешке – опять завиток поправляет. И заметно теперь, что волосы сзади схвачены шпильками кое-как. Проспала? Значит, ты, милая, соня? Поспать любишь? А может, она от своего ухажёра идёт, и у него в спешке забыла кольцо? Как это сейчас принято говорить – бой-френда? Давно уже знакомы, почти муж и жена. Вот и лак облуплен и волосы в беспорядке. А может, и нет никакого бой-френда? И мужа нет? Может, она в детском саду задержалась, выслушивая упрёки воспитательницы в адрес своего ребёнка-безотцовщины? Или умоляла взять его сегодня, обещая, что вечером обязательно заплатит за детсад, а сейчас ломает голову
