фиг, давай по-нашему решим… зайдем, надаем по рогам, сразу все поймут, – предложил Кузин.
– Во-первых, это не «по-нашему», а во-вторых, если есть возможность решить все без жертв, то давай так и решать. Просто интересно, что сейчас одноглазый скажет, какую отмазку придумает.
Но отмазки никакой не было, а Один, или Адон, просто тупо сказал, что он, видите ли, подумал, что немного продешевил, и теперь он хочет восемьсот мин.
– А он не оборзел случаем, а, Никит? Ты что, в натуре, ему восемьсот миней, или как там у них называется, отдашь? – бесился Смит.
– Да, бог троицу любит, если и в этот раз, то… – Никитенко был темнее тучи, он явно был на пределе.
…Мы уже более часа стояли и ждали Гулльвейг. Никита не выдержал и пошел к крепости.
– Эй там, на стене, где Гулльвейг? – крикнул он.
– Какая такая Гулльвейг? – спросили со стены.
– Как какая… та, которая вам золото принесла, – Никита терял терпение.
– Я не знаю ни о каком золоте. Я тут на стене стою.
– Позови Адона, – потребовал Никита.
Через пару минут появились знакомые две фигуры. Одна в широкополой шляпе, вторая – в неизменном капюшоне.
– Адон, или как тебя, где Гулльвейг? – крикнул Никита.
– А кто это? – нагло спросил Один.
– Эта та, которая вам три раза золото привозила, – сжав кулаки и еле сдерживая себя, сказал Никита.
– А-а, эта, ну… я подумал, что вместе с золотом я и ее тоже себе оставлю, – почесав живот, сказал Один.
– Один, не зарывайся, это моя жена. Отпусти ее или я за себя не отвечаю, – Никита сдерживался из последних сил.
Пошептавшись с незнакомцем в капюшоне, тот дал приказ, и через пару минут ему что-то принесли, а что – снизу не разглядеть было.
– Э́та Гулльвейг? Колдунья, которая пыталась нас заразить алчностью, привозя в город золото? Но я раскусил ее хитрость и, конечно же, пресек это, – с этими словами Один за волосы вытянул отрубленную голову Гулльвейг.
Никита с минуту стоял недвижно, как статуя, потом молча повернулся и пошел к ждавшим его в нетерпении друзьям. Он прошел, раскидав их, как мяч кегли. Молча взял щит, меч, копье.
– Никит, не тупи, успокойся, и себя погубишь, и за Гулльвейг не отомстишь. Мы отомстим, но давай вместе…
Но остановить в тот момент Никиту смогли лишь человек двадцать, которые повисли на нем и еле повалили на землю.
Неделю Никита не просыхал. Через неделю ночью он подсел к друзьям. Сидели они у костра – в лагере, который разбили у начала моста, перекрывая асгардцам единственную артерию, связывающую их город с внешним миром. Сидел долго, молча. Вместе с Никитой молчали и все остальные. Через некоторое время Кузин прервал это разрывающее душу молчание.
– Ну… как ты?
– А ты как думаешь? – вернул вопрос Никита.
– Да, глупый вопрос, – почесал затылок Кузин.
– Вот я и не буду глупо отвечать.
– Тогда не надо, – согласился Кузин.
