семестра наведывался удручающе редко. Организация похода и засчитывается, как посещения занятий за весь семестр – поскольку именно я проложил маршрут, собрал группу (пять ребят и три девчонки – плоховато с модным в иные времена гендерным равенством) и главное – договорился с тётей Дашей о том, что её ДК послужит нам в качестве центральной точки маршрута. А заодно, места, где можно без помех справить подступающий Новый Год. Впереди у нас, как и у прочих студентов Страны Советов, сессия с её неизбежной зубрёжкой и нервотрёпкой, так что некоторая передышка лишней точно не будет.
Нет, старший в походе не я. Его нам назначили от кафедры – собственно, такой же, как и мы, студент, только на два курса старше. Он занимается в институтской альп-секции – в силу чего относится к нам, чайникам, свысока: кормит туристическими и альпинистскими байками, кое-как бренчит на гитаре и, не стесняясь, спихивает на нас любую работу. Это было бы ещё терпимо, начальство есть начальство, если бы обаяшка-альпинист не был уверен в своих исключительных правах на внимание всей женской части нашего маленького коллектива. В тот раз дело, помнится, дошло даже до лёгкого мордобоя – неотразимый «руководитель» решил подкатиться к Мати, с которой у нас как раз кое-что начало складываться, и с первой же попытки получил по физиономии. Причём, сначала от неё, потом уже и от меня.
Мати, Мати… да, я осознаю, что попал сюда не для того, чтобы расчёсывать ностальгические болячки – но что делать, если, поймав взгляд её тёмно-ореховых глазищ, я ощутил, как сердце бешено заколотилось и колени сделались ватными?
Ладно, с этим будем разбираться позже. Сегодня, если верить календарю, стоящему на тётиДашином столике – тридцать первое декабря. На дворе темень, в большом сугробе напротив крыльца торчит ёлка, украшенная самодельными бумажными гирляндами и игрушками, взятыми из запасов клуба. Предполагается, что, послушав по старенькой ламповой радиоле «Урал» бой курантов, мы устроим вокруг неё праздничные пляски. Соорудили во дворе мангал из ржавой железной решётки и кирпичей. Раскочегарить его предполагается позже – под «Агдам» и чачу (трёхлитровую банку с этим напитком, гостинец из родного Степанакерта Рафик захватил с собой) жареные на угольях сосиски и хлеб должны зайти на «ура»…
А пока – в помещении библиотеки тихо и уютно. На стенах молчат портреты Белинского, Достоевского, Лермонтова и Пушкина; белеет в «красном углу» гипсовый бюстик Ленина. Из-за приоткрытой двери на дощатый пол падает колеблющаяся полоска тусклого света, несутся голоса – предновогоднее «застолье» в разгаре. Мне туда… не то, чтобы не хочется – просто я ещё не готов. Надо собраться с духом, привести в порядок воспоминания – тогда можно и присоединяться к остальным.
Я медленно прошёл между стеллажами. Полки, плотно уставленные книгами; то тут, то там между корешками торчат куски картона с большими буквами алфавита. Я бездумно провёл пальцем по разноцветным корешкам – и словно запнулся. Болотно-зелёный коленкор, потускневшее золотое тиснение: четырнадцатитомник Льва Толстого! Четвёртый том, пятый
