патронами. Затем офицер проверял оружие и курсанты возвращались в училище. Настроение, конечно, после таких мероприятий было не праздничным, поэтому возвращались всегда молча, без обычных шуток и подколов.
Как-то, вернувшись с похорон, ребята молча поднялись в казарму и приготовились к чистке автоматов. Курсант 2 курса Гриша Яблоков, участвовавший в траурной церемонии, тоже снял со спины автомат, машинально передернул затвор и нажал на курок. Раздался выстрел. То ли Гриша во время траурной стрельбы забыл снять автомат с предохранителя, то ли просто нажать на курок забыл, не ясно, но, так или иначе, холостой патрон остался в автомате. Не понятно почему, командовавший траурной церемонией офицер, не произвел тщательного осмотра оружия после стрельбы. Видимо торопился закончить это скорбное мероприятие.
От неожиданности все, в том числе и виновник стрельбы, оцепенели. Тем более, что выстрел в помещении всегда громче, чем на открытом воздухе. Мария Михайловна, у которой не изгладились еще с детства воспоминания о страшной войне, с криком “Анька, ложись!”, рухнула на пол баталерки и ползком забралась под стеллаж с обмундированием в надежде, что он спасет ей жизнь. Анна, по команде начальницы, рухнула на пол посредине баталерки и закрыла, на всякий случай, голову руками. Проходивший мимо, старшина факультета мичман Бухмацкий, услышав выстрел, бегом понесся на факультет.
Вбежав в казарму, он первым делом обратил внимание на баталерку, дверь, которой была открыта.
Весь факультет хорошо знал, что баталерка для Марии Михайловны являлась “святым местом”, дверь в нее она никогда открытой не держала. Даже, уходя на пять минут, и оставляя в помещении Аню, строгая баталерная начальница дверь закрывала на замок. Заглянув в дверь, мичман увидел ужасную картину – посредине комнаты ничком лежала Анна. Решив, что произошла ужасная трагедия, старшина бросился к ней, перевернул девушку на спину и начал расстегивать блузку, чтобы оказать первую помощь. Анюта, не открывая глаз, пыталась сопротивляться. Мичману показалось, что у девушки начались конвульсии и он, оседлав ее, начал делать искусственное дыхание “рот в рот”. В это время, не слыша больше выстрелов, Мария Михайловна выползла из под стеллажа. Увидев, что на ее помощнице сидит мичман, она воскликнула:
– Ты что же старый охальник делаешь? Совсем стыд потерял, кобылина проклятая, на глазах уже девку сильничает!.
Мичман совсем опешил от не весть откуда внезапно появившейся баталерной начальницы, но с девушки слезать не торопился.
– А ты что разлеглась, стерва окаянная, – продолжала вопить Мармех.
Анна, переведя дух от помощи старшины факультета, захныкала:
– Вы же сами приказали – ложиться, Мария Михайловна!
– Я тебе на живот приказала ложиться, а ты как легла? Еще скажи, что я тебе и подмахивать ему приказала. Ну, как я могу оставить баталерку на тебя, когда в отпуск уеду? Ты же мне все имущество протрахаешь! –
