Именно в это время по лагерю начал ходить слух, что бродит по штольням и штрекам старик с белой окладистой бородой да посохом в руках. Одет в зипун, подпоясанный верёвкой, на ногах лапти, простоволос, да телом, видно, ещё крепок. Некоторые пытались догнать старика, но исчезал он в темноте тоннелей, как в воду мутную нырял, растворяясь во тьме непроглядной.
Много баек про того старика ходить по зоне начало. Одни утверждали, что бродит по штольням хозяин рудника, пригляд за своим хозяйством имеет да от своего сокровища основного, где не руда, а сплошные стены золотые, бригады старательские отводит. Другие склонялись к тому, что это старатель старый и выход с рудника на волю знает. Старается ночами помаленьку, где выход жилы побогаче. Руду уносит и промывает себе либо в ручьях подземных, либо на волюшке. Наиболее трезвые смеялись над первыми и вторыми, головы давая на отруб, что всё это глюки людские, у тех, кто по свободе стосковался да не смирился с положением своим рабским.
Естественно, всё это доходило до охраны. Много среди лагерников людишек, желающих за кусок хлеба, тайком охраной в карман сунутый, ближнего своего продать с потрохами, да тем более на шару. Говори только поболе да от себя привирай – вот он, кусок посытнее да от охраны послабление.
Но не лохи в охране лагерной, псы натасканные. Человека по слову другого в хомут обрядить да загнать туда, где Макар телят не пас, – это пожалуйста. Байкам про деда на слово не верят, факты им подавай. Да где ж те факты возьмутся? Вот самых говорливых и рассадили по карцерам, чтобы либо вспомнили всё хорошенько, либо народ в зоне не мутили. Горемык некоторых так и забыли выпустить вовремя, при порядках-то железных, да сволокли потом тоже на кладбище. Другим в пример станет.
Но не успокоились псы экавэдэшные, сами в штольни полезли засады ладить, силу свою показать. Мы, мол, тут хозяева, больше некому. Ан вышло не по их. Рухнула одна из штолен, да привалило пятерых голубчиков до смерти. Шмон тут по лагерю начался. С уголовных как с гуся вода, а политическим досталось. Кое-кто и дополнительные сроки схлопотал, за вредную агитацию и пропаганду.
Маховиков те осенние промозглые ночи сорокового года хорошо запомнил. В одну из таких ночей сон странный ему приснился, будто встал он со своего топчана до ветру, из палатки вышел, а вместо сортира к штольне отправился. Спустился на третий горизонт и пошёл по давно заброшенной выработке. Идёт, удивляется, всё вокруг прекрасно видно и знакомо, но ни фонаря керосинового, ни факела в руках у него нет. А сон тот удивительный дальше продолжается. Попал он в штрек незнакомый. Что за чудеса такие? За два с лишним года везде успел побывать, а тут не был. Неожиданно огонёк впереди появился, помаргивает так весело, слепит, когда на него смотришь, вокруг тьму сгущает. Дошёл до огня, пригляделся. Малый костерок сухим деревом потрескивает, дыму не даёт. Сидит по другую его сторону старик древний, в точности такой, как в лагере о нём говорили. Простоволосый, голова – серебро, зипун да лапти в полутьме тенями от огня играют, глаза светлые на него уставил.
– …Жду
