производит впечатления, – произнес толстяк разочарованно. – Накормите их и приготовьте к церемонии.
Солдат отвел пленников в столовую. Столовая была недалеко, за оплетенной диким виноградом перегородкой из ящиков и чемоданов. Стены ее были покрыты коричневой краской, пол заплеван, окна запылены, сквозь трещины в полу пробивалась трава.
Кухни при столовой не было. Только стойка, на которой лежали груды мятых лепестков роз и букетики гиацинтов. Повар с помощником рубили лепестки широкими ножами, а мальчишки на побегушках перемалывали гиацинты в мясорубках. Удалов подумал, что цветочные запахи ему начали понемногу надоедать. Очень захотелось селедки.
Народу в столовой было немного. Ели одно и то же – салат из рубленых лепестков, на второе – кашу из провернутых лепестков. Ели быстро, скучно, равнодушно, хотя порой из уст вырывались удовлетворенные возгласы.
Солдат подтолкнул пленников к стойке, где повар шлепнул им в тарелки по горсти салата, а мальчишки на побегушках положили на блюдца по ложке цветочной кашки.
Взяв свои порции, пленники отыскали свободные места за длинным столом. Могильщик принюхался к пище и сказал:
– Как у нас на кладбище!
– Вы тоже так едите? – удивился Удалов.
– Нет, только нюхаем, а венки потом выкидываем.
Удалов покачал головой, внутренне осуждая черный юмор, а потом посмотрел на соседа по столу. Им оказался небритый молодой человек с тупым взглядом, в пиджаке задом наперед. Ел он размеренно и тихонько ухал. Напротив Удалова питалась старуха в скатерти, накинутой на плечи. Удалов протер грязную ложку носовым платком, зачерпнул салата и осторожно поднес ко рту. Как он и опасался, салат из лепестков оказался горьковатым.
– Нет, – вздохнул Удалов, – так не пойдет. Хоть бы подсахарили.
– Не нравится? – враждебно спросила старуха в скатерти. – Вы только посмотрите – ему нектар не нравится.
– А вам нравится? – удивился Удалов.
– Вздор! – рявкнула старуха. – Всем нравится.
– Я не спорю, – смутился Удалов. – Красиво, элегантно, пахнет приятно. Но ведь это чтобы нюхать, а не чтобы жевать.
– А эфирные масла? – строго напомнил молодой человек в пиджаке.
– Эфирные масла для одеколона и бабочек, – не согласился Удалов. – Хотя с чужими обычаями спорить не буду.
– Странно, – не успокаивалась старуха. – Господам нравится, а ему, видите ли, не нравится. Так что же тебе, любезный, подавать прикажешь?
– Хлебушка бы, – признался Удалов.
– Он хочет хлеба! – воскликнула старуха, не двигая губами. – Мерзавец!
Но при этом глаза старой женщины увлажнились, а молодой человек так шумно и судорожно проглотил слюну, что Удалову стало ясно – от хлеба они бы не отказались.
Наступила тишина. Будто кто-то невидимый, но властный приказал всем замолчать. И тут же люди, словно забыв о еде, стали подниматься со своих мест, выстраиваться
