духовной, учения и практики, какие могли бы быть созданы мистиками в любой из стран древнего мира, но которые реально дошли до нас только в Веде. Это учение умышленно скрыто под завесой, но завеса на поверку оказывается менее плотной, чем казалась вначале; стоит только нам самим пристальнее вглядеться – и завеса исчезает; перед нами восстает сокровищница божественного Слова, Истины.
Многие стихи и даже целые гимны Веды несут на поверхности свой мистический смысл; они определенно являются оккультной формой выражения, обладающей внутренним смыслом. Когда провидец говорит об Агни как о «лучезарном хранителе Истины, сияющем в своем собственном доме», или говорит, что Митра, Варуна и другие боги «соприкасаются с Истиной, заставляя Истину расти», или называет их «рожденными в Истине», становится очевидно, что это слова мистического поэта, который имеет в виду внутреннюю Истину за поверхностью вещей – ту, что искали древние мудрецы. Поэт не имеет в виду Природную Силу, что управляет внешним элементом огня, не имеет он в виду и огонь ритуального жертвоприношения. Или же поэт говорит о Сарасвати как о той, что приводит в движение слова Истины и пробуждает к правильному мышлению, или как об изобилующей мыслями: Сарасвати пробуждает к осознанию или дает нам осознать «Великий Океан и озаряет все наши мысли». Конечно же поэт воспевает не богиню Реки, но Энергию, если угодно, Поток вдохновения, слово Истины, несущее свой свет в наши мысли, созидая в нас эту Истину, внутреннее знание. Боги постоянно предстают в своих психологических функциях; жертвоприношение есть внешний символ некоей внутренней работы, внутреннего взаимообмена между богами и людьми, при котором человек отдает то, что у него есть, а боги взамен дают ему коней энергии, стада света, героев Силы, дабы они составили его свиту, завоевывая ему победу в битве с ордами Тьмы, с вритрами, дасью и пани. Когда риши говорит: «Да станем мы сознательны – силой Скакуна ли, Словом ли Мощи, что превыше человека», то его слова либо заключают в себе мистический смысл, либо вообще не имеют какого-либо определенного значения. Среди отрывков, переведенных в настоящей книге, есть много мистических стихов и целых гимнов, которые, при всей их мистичности, срывают завесу с внешних образов жертвоприношения, за которыми скрыт подлинный смысл Веды. «Мысль, – говорит риши, – вскормила для нас вещи человеческие в Бессмертных, в Великих Небесах; она корова молочная, что доится богатством многих форм»; многие формы богатства – это и коровы, и лошади, и все прочее, о чем молит приносящий жертву; очевидно, что здесь и речи нет о материальных благах, ведь это нечто, что Мысль – Мысль, воплощенная в Мантре – способна дать нам, и это результат той же Мысли, которая вскормила наши человеческие вещи в Бессмертных, в Великих Небесах. Процесс обожения и принесения вниз на землю великих и светоносных богатств, сокровищ, отвоеванных у Богов внутренним трудом жертвоприношения, описывается намеками и терминами нарочито затуманенными, но тем не менее
