двинулся обратно в гостиную. Остальные последовали за ним.
Тут в дверях появился Роджерс с бокалом коньяка в руке. Мисс Брент склонилась над стонущей миссис Роджерс. Роджерс ловко вклинился между женщинами:
– С вашего разрешения, мэм, я поговорю с женой. Этель, послушай, Этель, не бойся. Ничего страшного не случилось. Ты меня слышишь? Соберись с силами.
Миссис Роджерс дышала тяжело и неровно. Ее глаза, испуганные и настороженные, снова и снова обводили взглядом лица гостей.
– Ну же, Этель. Соберись с силами! – увещевал жену Роджерс.
– Вам сейчас станет лучше, – успокаивал миссис Роджерс доктор Армстронг. – Это была шутка.
– Я потеряла сознание, сэр? – спросила она.
– Да.
– Это все из-за голоса – из-за этого ужасного голоса, можно подумать, он приговор зачитывал. – Лицо ее снова побледнело, веки затрепетали.
– Где же наконец коньяк? – раздраженно спросил доктор Армстронг.
Роджерс поставил бокал на маленький столик. Стакан передали доктору, он поднес его задыхающейся миссис Роджерс:
– Выпейте, миссис Роджерс.
Она выпила, поперхнулась, закашлялась. Однако коньяк все же помог – щеки ее порозовели.
– Мне гораздо лучше, – сказала она. – Все вышло до того неожиданно, что я сомлела.
– Еще бы, – прервал ее Роджерс. – Я и сам поднос уронил. Подлые выдумки, от начала и до конца. Интересно бы узнать...
Но тут его прервали. Раздался кашель – деликатный, короткий кашель, однако он мигом остановил бурные излияния дворецкого. Он уставился на судью Уоргрейва – тот снова кашлянул.
– Кто завел граммофон и поставил пластинку? Это были вы, Роджерс? – спросил судья.
– Кабы я знал, что это за пластинка, – оправдывался Роджерс. – Христом Богом клянусь, я ничего не знал, сэр. Кабы знать, разве бы я ее поставил?
– Охотно вам верю, но все же, Роджерс, вам лучше объясниться, – не отступался судья.
Дворецкий утер лицо платком.
– Я выполнял указания, сэр, только и всего, – оправдывался он.
– Чьи указания?
– Мистера Онима.
Судья Уоргрейв сказал:
– Расскажите мне все как можно подробнее. Какие именно указания дал вам мистер Оним?
– Мне приказали поставить пластинку на граммофон, – сказал Роджерс. – Я должен был взять пластинку в ящике, а моя жена завести граммофон в тот момент, когда я буду обносить гостей кофе.
– В высшей степени странно, – пробормотал судья.
– Я вас не обманываю, сэр, – оправдывался Роджерс. – Христом Богом клянусь, это чистая правда. Знал бы я, что это за пластинка, а мне и невдомек. На ней была наклейка, на наклейке название – все честь по чести, ну я и подумал, что это какая-нибудь музыка.
Уоргрейв перевел взгляд на Ломбарда:
– На пластинке есть название?
Ломбард кивнул.
–
