дочке ехать в варварскую Московию!»
Однако он все же сделал хорошую мину при плохой игре и отправил неверному зятю разгневанное послание. Нет, Мнишек, как истинный иезуит, достойный ученик учителей своих, не угрожал, не стращал Дмитрия. Однако новому русскому царю сразу стало понятно: отец Марины не просто рассержен – он в ярости! И если Дмитрий не внемлет предупреждению, Мнишек посчитает, что он нарушает принятые меж ними соглашения, а значит, сам сочтет себя вправе нарушить главное свое слово: отпустить из Польши дочь. Мнишек сделал верный ход. Одна мысль о том, что он, быть может, больше никогда не увидит Марину, заставляла дыхание Дмитрия пресечься. Он и сам знал, что в его любви в Марине было нечто роковое, нечто пугающее его самого. Наваждение, вероятно, даже бесовское наваждение, но… Она была его путеводной звездой, смыслом и венцом всех страданий, которые претерпел он в стремлении к отеческому престолу. Подобную роковую любовь чувствовал, наверное, Антоний к Клеопатре, который будто предвидел, что эта любовь погубит его, но не мог избавиться от нее.
Дмитрий надеялся, что и Марина так же сильно любит его. Но она любила царский венец над его головой. Злат венец, отблеск коего озарял и ее судьбу. Она любила царский престол!
Но Дмитрий не знал этого, а потому Ксения была в тот же день отправлена в Кирилло-Белозерскую обитель и там пострижена в монахини под именем Ольги. Такой жертвой Дмитрий дал знать Мнишку, что по-прежнему ставит свое обручение с Мариной превыше всего на свете.
С другой стороны, теперь и вельможному пану-обманщику некуда было деться. И вот наконец-то, в апреле 1606 года, через год после того, как претендент отвоевал наследственный престол и сделался русским царем, из Кракова выехал многочисленный поезд государевой невесты. Свита самого пана воеводы, конная и пешая, состояла из 445 человек и 411 лошадей. В свите Марианны было 251 человек и столько же лошадей. Почти все шляхтичи также имели своих слуг и панков чином поплоше, иной раз их число доходило до полусотни.
При Марианне присутствовали ее статс-дамы, Ядвига и Люция Тарло, фрейлина Ванда Хмелевская, несколько знатных девиц, а также гофмейстерина и наперсница Барбара Казановская. Вскорости должны были прибыть жены более мелкой шляхты, которым тоже предстояло поступить в услужение к будущей русской царице.
В большом количестве наличествовали священники, и торговцы, и суконщики, и ювелиры, а также аптекарь (он же кондитер, пирожник и водочник). Ни много ни мало, а около двух тысяч путников, полных надежд на удачу и наслаждения, хотя и не без опасений за будущее, двигались к цели – к Москве.
А о чем же в это время думала, на что надеялась та, ради которой было предпринято и путешествие, и – в немалой степени! – само свержение Бориса и завоевание Дмитрием российского престола? Трепетала ли она от нетерпения, предвкушая встречу с человеком, который ради нее свершал подвиги, достойные сказочных героев? Мучилась ли от разлуки – вероятно, вечной разлуки
