в темном углу и, накинув ему на голову попону, избили до потери сознания. Не миновать бы всем нам военно-полевого суда…»[41] Такой способ сведения счетов, бывший традицией царской армии, сохранился в армии советской и остается бедствием современной российской армии. Если бы не вмешательство командира эскадрона, не миновать бы Жукову дисциплинарного батальона. Учитывая ситуацию на фронте в 1915 году, он вряд ли дожил бы до старости. Благоприятное для солдат решение дела позволяет нам предположить, что избиение унтер-офицера в глазах офицеров не являлось серьезным преступлением, что ясно указывает на отношение к унтер-офицерам в царской армии. Красная армия не сможет сколько-нибудь заметно изменить его в лучшую сторону, что даст вермахту серьезное преимущество перед ней. Став в 1956 году министром обороны, Жуков, убедившись, что их авторитет упал еще ниже, попытается исправить ситуацию с положением сержантов и старшин (унтер-офицеров).
Тяжкая доля солдата-мужика
Какой бы тяжелой ни была доля кавалериста Жукова, она была в несколько раз лучше доли пехотинца из крестьян. Плохо одетый, плохо накормленный, получающий ничтожно малое денежное довольствие и отвратительное медицинское обслуживание, зачастую неграмотный (в 1914 году 61,7 % новобранцев не могли прочитать собственную фамилию), он являлся не человеком, а бесправным существом, парией. Возможно, вследствие подобного отношения, культурной и политической отчужденности эти солдаты из крестьян не проявляли никакого интереса к войне, на что жаловался генерал Брусилов, командовавший в то время одной из армий: «Даже после объявления войны прибывшие из внутренних областей России пополнения совершенно не понимали, какая это война стряслась им на голову, как будто бы ни с того ни с сего. Сколько раз спрашивал я в окопах, из-за чего мы воюем, и всегда неизбежно получал ответ, что какой-то там эрц-герц-перц с женой были кем-то убиты, а потому австрияки хотели обидеть сербов. Но кто такие сербы, не знал почти никто. Что такое славяне – было им также темно, а почему немцы из-за Сербии вздумали воевать – было совершенно неизвестно. Выходило, что людей вели на убой неизвестно из-за чего, то есть по капризу царя»[42].
Случаи рукоприкладства в царской армии, хотя и не редкие, все же не были таким распространенным явлением, как о том рассказывали в советские времена, и официально запрещены офицерам. В отличие от рассказов Жукова Красная армия не только не порвала с этой отвратительной традицией, но и далеко превзошла царскую. Во время Второй мировой войны множество советских генералов будут избивать не только солдат, но и своих коллег. Маршал авиации Голованов[43] рассказывал, что Конев однажды сказал ему: «Да я лучше морду ему [провинившемуся офицеру] набью, чем под трибунал отдавать, а там расстреляют!» Генерал-полковник авиации Байдуков рассказывал журналисту Феликсу Чуеву[44], что зимой 1942 года увидел, как генерал Захаров выходит от Конева с разбитым до крови
Там же. С. 42–43.
