не сиюминутный экспромт, а плод долгих Лидиных размышлений. Именно за этим она ко мне и приехала.
– Сначала заявление на дуэль, как в загс, – начала Лида. – Потом заявление должны разобрать и дать разрешение. Потом две недели на обдумывание. А уж потом дуэль.
– А стрелять где? На Лобном месте?
– Нет. На Лобном месте – это казнь. Насилие. А тут – кто кого, все по справедливости.
– Какая же справедливость в смерти? Смерть – это наивысшая несправедливость.
– Конечно, – согласилась Лида. – Умирать кому охота? Вот и будут жить внимательнее.
– Внимательнее к чему?
– К каждому дню. К каждому поступку.
Зазвонил телефон. Я сняла трубку.
– Ну что? – спросила Милка. Она проверяла, жива я или нет.
– Я не могу говорить, – строго сказала я и положила трубку с бесцеремонностью, дозволенной между близкими людьми.
– Я вас задерживаю… – Лида встала.
Я пошла ее проводить.
Лида надела пальто, туфли.
Мы стояли, оттененные какой-то покорной грустью. Я была погружена в Лидин план возмездия. Земного суда.
– Три года на обдумывание, – предложила я. – Две недели мало в таком деле…
– А как вы думаете, могу я поступить в «Аэрофлот»? – спросила вдруг Лида.
– Кем?
– Все равно. Хоть в диспетчерскую… Вы знаете, я небо люблю. Я все болезни высотой лечу.
– Как это?
– Куплю билет до Ленинграда. Самолет поднимется на восемь тысяч метров, у меня все проходит. Я, наверное, раньше птицей была.
Я внимательно-доверчиво посмотрела на Лиду, ища в ее облике приметы птицы.
– Звоните, – сказала я.
Лида улыбнулась и ушла.
Я вернулась в комнату. Моя дочь сидела за пианино и тыркала в клавиши. Она училась в подготовительном классе музыкальной школы.
– Си-бемоль, – сказала я, поморщившись.
– Где?
Я подошла к инструменту и показала. Дочь нажала черную клавишу.
Может быть, подумала я, когда человеку трудно, не стоит искать смысла сразу всей жизни. Достаточно найти смысл сегодняшнего дня. А осмысленные дни протянутся во времени и пространстве и свяжутся в осмысленную жизнь.
Смысл сегодняшнего дня в том, что я научила дочь новому знаку, поправила маленькую ошибку. А завтра поправлю еще одну и научу не повторять предыдущих.
Я подошла к окну.
Лида уже пересекла дорогу и удалялась все дальше. Сейчас она свернет за угол, и ее шерстяная розовая шапка последний раз мелькнет в моей жизни.
Очень возможно, что Лида сейчас поедет в «Аэрофлот», купит билет до Ленинграда и поднимется на восемь тысяч метров.
Если облака не закроют землю, то внизу будут видны города, четкие ремни дорог и круглые
