персияне задумали тайно отправить значительную часть своей армии для покорения владений преданного России талышинского хана. Котляревский немедленно известил об этом главнокомандующего, прибавив в заключение, что если через пять дней он не получит ответа, то, невзирая ни на что, пойдет за Аракс, «ибо, – писал он, – ежели Аббас-Мирза успеет овладеть Талышинским ханством, то это сделает нам такой вред, который невозможно будет поправить».
Ртищев, встревоженный этим рапортом, сам прибыл из Тифлиса с трехтысячным отрядом и стал на Араксе. Здесь он получил известие, что персияне действительно вошли в Талышинское ханство, взяли Ленкорань, а хан с немногими приверженцами нашел убежище в русском отряде. Котляревский просил генерала Ртищева воспользоваться сбором двух отрядов, чтобы атаковать Аббас-Мирзу посреди его лагеря. Ртищев не соглашался, опасаясь гибельных последствий неудачи, и предпочитал вести переговоры. Эти переговоры шли в Асландузе, и персияне соглашались на перемирие только в том случае, если русские войска будут отведены обратно за Терек. Мало-помалу между начальником и подчиненным возникли неудовольствия. Однажды в горячем споре Ртищев выразился, что трудно быть генералом в таких молодых летах, как Котляревский. Котляревский обиделся и просил уволить его от службы. Ртищев сухо ответил, что право просить об отставке предоставлено каждому дворянину. Тогда герой Ахалкалаков и Мигри тотчас уехал в лагерь, чтобы сдать команду над отрядом. По счастью, дело не дошло до подобной крайности, и Ртищев сам понял, какие последствия могла бы иметь потеря такого человека, как Котляревский.
– Я виноват, простите меня, Петр Степанович, – сказал он ему при первом свидании, – вы лучше меня знаете местные обстоятельства и самую сторону; делайте, что ваше благоразумие велит вам, но дайте мне только слово не переходить Аракс.
Миролюбивое настроение нового главнокомандующего в связи с грозной борьбой, которую вела Россия в Европе, его нерешительность и самая мягкость обращения с подвластными ханами возродили в последних слишком большие и пылкие надежды. Особенно Мехти-Кули-хан Карабагский скоро забылся до того, что не только начал высказывать явное пренебрежение к русским, но даже не почтил самого главнокомандующего прощальным визитом, когда тот выезжал из Карабага обратно в Тифлис. Подобной обиды Котляревский не вытерпел. Очевидец рассказывает, как молодой генерал в сопровождении только одного казака во весь опор проскакал через город прямо на ханский двор, где Мехти-Кули-хан с восточной важностью сидел на тахте и курил кальян в окружении с головы до ног вооруженной челяди. Круто осадив лошадь перед самым ханом, Котляревский взмахнул нагайкой над его головой и крикнул по-татарски: «Я тебя повешу!»
В уверенности и храбрости есть что-то поражающее, не дающее противнику опомниться; вместо сопротивления могущественный хан сконфузился, стал извиняться и тотчас же, навьючив большой караван, пустился в дорогу
