во время пребывания своего на Кавказе, Ермолов отдавал ему всю свою жизнь, все силы своего ума и все свои помыслы. Но в 1821 году Кавказ едва не потерял его.
Революция в Италии потребовала значительных усилий для своего подавления, и император Александр, находившийся тогда в Лайбахе, назначил на помощь Австрии стотысячную русскую армию. Ермолов был вызван в Петербург, а затем высочайшим рескриптом – в Лайбах. Было уже и секретное распоряжение о назначении его главнокомандующим, но революция потухла, и русские войска получили приказание остановиться.
«Таким образом, – говорит Ермолов, – сверх всякого ожидания моего, был я главнокомандующим армией, которой я не видел, и доселе не знаю, почему назначение мое должно было сопровождаемо быть тайною».
Но Ермолов, если судить по его словам, и не был доволен готовившимся ему назначением. «Конечно, – говорит он, – не было доселе примера, чтобы начальник, предназначенный к командованию армией, был столько, как я, доволен, что война не имела места. Довольно сказать, что я очень хорошо понимал невыгоды явиться в Италии вскоре после Суворова и Бонапарта, которым века удивляться будут».
Еще до поездки Ермолова в Лайбах граф Аракчеев, по приказанию государя, вручил ему Владимирскую ленту, а по возвращении в Петербург император назначил ему аренду в сорок тысяч рублей. Но Ермолов с редким бескорыстием отказался от последней награды; он убедил государя взять назад уже подписанный указ и употребить эту сумму на помощь бедным служащим, обремененным семействами. «Равно великодушен был государь, – говорит он, – и награждая меня, и выслушивая отзыв мой, что я награды не приемлю. Могу признаться, что в отказ мой не вмешивалось самолюбие, но почитал я награду свыше заслуг моих и мне ни по каким причинам не принадлежащую. Средства существования, хотя не роскошные, доставляла мне служба, а вне оной не страшился бы я возвратиться к тому скудному состоянию, в котором я рожден».
И высочайший рескрипт, уже заготовленный на имя Ермолова, был уничтожен. «Я знаю, что ты ничего не имеешь, – сказал ему государь, – и тем более благодарю тебя за твой деликатный и бескорыстный поступок».
Враги Ермолова толковали, что это уловка, хитрость с его стороны и что в этом отказе крылась задняя мысль – желание получить со временем более. «Жаль, – замечает со справедливой иронией историк Ковалевский, – что они сами не прибегли к такой же уловке, от этого наши финансы, конечно, много бы выиграли».
Таким образом, вызов Ермолова в Лайбах и пребывание его при особе государя не принесли ему лично никаких существенных выгод; но это не отдалило от него неудовольствия тех, которые почитали себя вправе быть ему предпочтенными, и даже умножило число его врагов и завистников. «Немного оправдался я в глазах их, – говорит Ермолов, – оставшись тем же, как и прежде, корпусным командиром».
28 октября 1821 года Ермолов был уже снова на лелеемом им Кавказе, «чего, –
