Убеждённость моя не поколебалась, но чувство, что я скотина, всё же голову подняло.
– Он с ним встречался, – плачет мать тихо, – условие поставил. Это только начало, а затем всё уйдёт в чужие руки.
Я сажусь с ней рядом на диван.
– Ну, во-первых, Сергей не чужой, а его сын. Во-вторых, он давно с ним встречался, задолго до того, как он меня из дома вытурил. Так что процесс запущен не день назад, если на то пошло. Отец давно угрозами сыпал. Всё пытался меня в чувство привести.
– Зачем, ну зачем ты это делаешь? – в голосе матери столько муки, неподдельного горя. – Он же для тебя старается, живёт только тобой.
– А я не оправдал надежд, – скотина во мне медленно умирает и спокойно ложится на отдых. – Не надо жить мной. Живите собой, мам. Живите своей жизнью и не пытайтесь прожить чужую жизнь или сломать её в угоду своим прихотям и амбициям.
Я смотрю ей в глаза и, наверное, впервые в жизни твёрд, как алмаз.
– Мне не нужны его деньги, наследство, та жизнь, которую он мне уготовил. Есть дела поважнее, чем быть проституткой собственного отца. Я больше не лягу под него. Может, Серёге нужнее нажитое непосильным трудом. Три магнитофона там, патефона, куртки кожаные тоже три. А мне не надо, поверь.
– Как долго ты протянешь, избалованное дитя? – гладит она меня по голове, как маленького. – Ты все выходные в клубе торчал, деньгами налево-направо сорил.
– Может, вы ещё за мной с диктофоном ходить будете, записывать каждый вздох?
Почему-то в уме резко всплывают поцелуи с Аллой и снова – полутёмная комната. Чёрт.
– Не бойся. Это был мой человек. Он всего лишь… приглядывал за тобой.
– Вынюхивал, где я живу и с кем, – киваю понимающе.
– Это ложь, – мать встаёт с дивана и, цокая каблуками, меряет твёрдыми шагами комнату, – это всё ложь! Это папу ты мог в дураках оставить, но не меня! Я все твои похождения – по пальцам… И вообще…
Она лукавит. Ни в чём не убеждена, но я не мешаю ей фантазировать.
– Мам, я не вернусь. И вообще я бросаю ненавистный экономический и возвращаюсь в медицинский.
– А бросай, бросай, – живо оборачивается она и улыбается. Улыбка вкупе с холодом в её глазах смотрится жутко. – Как раз успеешь остаться без защиты военной кафедры, и тебя упекут в армию!
Она торжествует. Думает, что меня этим можно напугать. Ну, в семнадцать такой номер мог пройти, а сейчас я как-то перестал бояться каждого шороха и всяких страшилок, которыми пугают детей и слабаков. У меня физическая подготовка замечательная. Надо – и пойду в армию. Но мать лучше сейчас не добивать.
– Мам, возвращайся домой. Считай, что воспитательная работа проведена, я тебя услышал. Мне нужно подумать, взвесить все аргументы, просчитать все варианты, а там оно рано или поздно куда-то да выведет кривая.
– Пока ты будешь взвешивать, всё отойдёт незаконнорожденному! – лицо у матери становится жёстким.
– Его Сергей зовут, – говорю я. –
