потом спереди и потом слева. Раздался шорох приминаемого песка.
– Грустишь? Устала?
Я открыла глаза и посмотрела на Петра, ничего не говоря. Мы улыбнулись друг другу, потом он рассмеялся, так интересно рассмеялся. Смущённо?
– Что? – спросила я, и он отвёл взгляд.
Небо было просто непередаваемым, такого красного, или алого, или даже не знаю какого оттенка – такого я никогда не видела – а облака висели объёмными толстыми блинами.
– Кажется странным, что они висят, да? Что не падают? – Пётр тоже это увидел. Он не хотел мне говорить, почему смеётся. Он сбросил шлёпки и зарылся пальцами ног в мягкий песок.
Эти облака смотрелись чем-то не из небесного мира, как будто бы что-то, что должно было упасть. По всем законам физики. Но почему-то не падало.
– Да, – ответила я, и снова посмотрела на него.
Он понял.
– Это же хорошо, когда люди смеются, – снова вернулась эта любопытная улыбка в глазах. – Это значит, ты им даришь радость. Вот я смотрю на тебя – и мне хорошо.
Уклончиво.
– Не скажу, – сказал он, снова странно смеясь. Ну, пусть.
Мы помолчали.
– Я только снаружи страшный и бородатый, – вдруг сказал он. – А в душе я стеснительный и закомплексованный парень.
Я знаю. Я наклонила голову, не давая ответа.
– Коронавирус надоедает людям. Все снова начинают общаться, – я заговорила о другом.
– Ещё бы. Даже не хочу читать новости. Я решил бывать в интернете раз в неделю – и счастлив этим решением. Та ещё помойка.
Мы помолчали.
– А, может быть, остального мира уже нет? Ты же давно не был в интернете и давно не выбирался в город, – вдруг сказала я. – Может быть, кроме этого пляжа ничего уже и нет?
– А это не важно, – ответил мне тут же Пётр, болтая босыми ногами в сантиметре от пенящейся линии прибоя.
Небо стало ещё алее, алость проникла в лазурность моря, смешав все цвета во что-то невероятное. Солнца не было видно, у горизонта стояла сплошная хмурая синь облаков, и именно на фоне этой сини и жёлтых просветов вдалеке небо поражало невозможностью цвета.
– Не важно, – голос Петра вернул меня из мира фантазий, – существует ли ещё остальной мир. Он ведь будет существовать в нашем сознании.
Мы оба молчали, осмысляя эту фразу.
– Как верили древние египтяне. Они не просто в загробный мир верили. Они заметили, что происходит нечто интересное, когда ты смотришь на фигурки, олицетворяющие умерших людей.
Алость начала понемногу угасать. Небо хмурилось больше, шумели сильнее волны вдалеке, ветер внезапно добрался до нас и растрепал волосы. Стало прохладно. Уходил ещё один прекрасный день нашего застрянства.
– Может быть, этих людей уже нет. Но при воспоминании о них в нашей голове появляется
