глядя на нее, начал мастурбировать. Сейчас она принадлежала ему, его спутник и утешение – эта отрубленная голова; его фантазия стала реальностью, его собственным, личным возбудителем, и, когда он стоял там и двигал рукой, пытаясь таким неестественным способом успокоиться, восемнадцатилетний мальчишка из уединенной сельской местности штата Огайо сделал первый шаг на пути к безумию.
Следующей ночью Дамер вытащил мешки с туловищем и конечностями Стивена Хикса и затолкал их в широкую глубокую дренажную трубу на заднем дворе, а затем засыпал землей. Он не мог придумать, что еще можно с ними сделать, и все время задавался вопросом, придется ли их когда-нибудь оттуда доставать или же само их существование является доказательством его преступления. Он вообще не мог ясно мыслить. Голову он ненадолго оставил у себя, но потом и ее пришлось убрать с глаз долой, поскольку она начала сильно разлагаться. Если бы он мог точно так же взять и выбросить из головы весь этот жуткий эпизод, он бы это сделал.
Он поехал к реке Кайахога и бросил ожерелье Стивена в воду вместе с ножом, которым разрезал тело. Но он не мог бросить в воду воспоминания, не мог убрать из своей головы образы, не мог избавиться от страха, который преследовал его весь день. Джефф знал, что он обречен. «Та ночь в Огайо, – вспоминал он, – та ночь, когда я так импульсивно себя повел. После нее все пошло не так. Такое губит всю вашу жизнь. После того как это случилось, я подумал, что постараюсь вести как можно более нормальную жизнь и забуду об этом, но такое не забывается. Я не думал, что будет еще хуже, но так все и случилось – это губит всю вашу жизнь».
Неудивительно, что его попытки стереть память о содеянном и смягчить потрясение, которое он испытал, в итоге не увенчались успехом. Произошедшее будет мучить его еще девять лет, и образ Хикса, который мог без предупреждения возникнуть перед ним в любой момент, лишь частично исчезал при употребление больших доз алкоголя. В какой-то степени в этом самом первом инциденте оказалось две жертвы – просто одна из них не умерла. Память о первом убийстве продолжала причинять Джеффу Дамеру страдания еще долгое время после того, как нормальные человеческие реакции на смерть и страдания у него атрофировались. Он оплакивал этого парня все последующие годы, как не оплакивал никого из последующих своих жертв. Когда он вспомнил об этом во время разговора с психиатром в 1991 году, его голос задрожал и наступила тишина. Врач почувствовал, что должен что-то сказать ему. «Я не позволю тебе упасть обратно в яму», – произнес он, наблюдая, как этот человек впадает в муки жестокого самоанализа. Все, что Дамеру удалось ответить: «Я бы предпочел разговаривать о чем угодно в мире, но только не об этом».
Из-за религиозных привычек, усвоенных в детстве, он иногда молился о прощении, но в то же время считал, что недостоин такого подарка. Он понимал, что его «извращенная похоть» стала причиной смерти Хикса и что эта похоть выросла на благодатной почве моральной инерции – «не беспокойся
