не обижалась на эту вариацию своей фамилии, но использовать прозвище позволяла только самому автору, то есть Денису, каким-то непостижимым образом: не открыто противостояла, а мягко, исподволь, но достаточно твердо не разрешала никому другому обращаться к ней так же. Просто игнорировала, когда кто-то иной пытался назвать или окликнуть ее Ёлкиной. Мило, без разговоров и объяснений, всегда открыто улыбаясь, но как-то так, что очень быстро одноклассники и пробовать перестали шутить и подначивать на тему ее фамилии. Было что-то такое в новенькой девчонке – особый характер, эдакий гвоздь в мягкой, улыбчивой и милой упаковке.
А он, Денис, влюбился. Сразу, в тот же день.
Первый раз в своей жизни. Ему пятнадцать, девочке Алисе, пошедшей в школу в шесть лет, четырнадцать.
М-да… Денис с силой потер лицо ладонью, прогоняя непрошеные воспоминания. Ладно, хорош лирику разводить, надо на самом деле поработать, а для начала неплохо все-таки поужинать.
Алиса запретила себе думать о Денисе Кедрове и прокручивать раз за разом в голове их встречу в супермаркете и как он откровенно сбежал от нее, наговорив сто бочек ерунды про работу и занятость.
Запретила, строго так, как умела освобождаться и отделываться от всякой лишней, отвлекающей ерунды, которая лезла порой в голову. Но что-то в этот раз пошло не так, и привычная схема не сработала – и Алиса все думала и думала о нем, и всплывало перед глазами то их далекое прошлое, словно она просматривала чью-то чужую жизнь, от которой остались лишь воспоминания и потрясающее послевкусие ослепительно ярких чувств и эмоций.
Не то чтобы прямо только о Денисе она и думала, но в какие-то моменты вспоминала. Пока добиралась до байкальской научной станции и там, в часы отдыха. И даже сейчас, когда снова входила в свой подъезд, закатывая чемодан, бросила случайный взгляд на просматриваемый отсюда угол дома, в котором раньше жила бабушка Анюшка, а теперь вот обосновался ее внучок, – и сразу же вспомнилось лицо Дениса и эта его приподнятая бровь.
Промелькнуло – и ушло. Особенно когда она обнаружила какую-то непонятку с дверными замками.
– Что за фигня? – не поняла Алиса.
Она совершенно отчетливо помнила, что, уезжая, закрывала дверь на оба замка – верхний и нижний, причем нижний запирается с усилием, и, чтобы его закрыть, надо немного придавить плечом дверь. Она же точно помнит, как торопилась и, поругиваясь сквозь зубы, упиралась в эту неподдающуюся дверь плечом. А сейчас она заперта только на верхний замок.
Десять напряженных рабочих дней, проведенные на научной станции на Байкале, с дикими какими-то перепадами погоды и атмосферного давления, фигово-проблемными для людей обычных и сказочными для ученого-климатолога, сильно вымотали Алису. Но сей факт она осознала только в самолете, когда села в кресло, расслабилась, а потом обнаружила, что вставать приходится, прилагая усилия, собирая себя в кучку и чуть ли не постанывая-поскрипывая.
Ехала в такси, мечтая,
