Коган ел с каменным лицом. Для того чтобы изображать спокойствие и полный контроль над собой, ему приходилось держать ложку чуть ли не двумя руками. Сосновский не переставал ежиться и крутить головой. Он посматривал на товарищей и ехидно улыбался.
– Нет, ну в принципе он ничего нового нам не показал, – заговорил первым Буторин. – Основы лыжной подготовки. В ОСОАВИАХИМЕ такому подростков учат. Да и нашим красноармейцам во время финской такое преподавали.
– То-то я смотрю, матерых диверсантов ноги не держат, – ехидно заметил Сосновский.
– Тебя, что ли, держат? – холодно осведомился Коган.
– Я не диверсант. Я за свою службу и пистолет-то в руках до войны держал лишь дома во время тренировок. Моя работа была вот этим, – он постучал себя ложкой по лбу.
– Дружи с нами, – подбодрил его Шелестов, – и ты еще многое узнаешь и многим интересным вещам научишься.
Все четверо тихо засмеялись и снова принялись за еду. В столовой почти никого не было. Только три опоздавших офицера, от которых валил пар, когда они снимали шинели. Да седоусый пожилой человек с молодой женщиной-военврачом что-то обсуждали, запивая разговор горячим чаем.
Шелестов отложил ложку и, махнув рукой на все правила приличия, просто выпил остатки щей из глубокой тарелки через край.
– Шутки шутками, – сказал он, – но высадка и правда самый сложный момент предстоящей операции. Там, в Норвегии, все же не ледяная пустыня, там мягкий климат из-за теплого течения. Это вам не Якутия и не Северный Урал.
– И даже не Южный, – добавил Буторин. – Кстати, мы вот тут с вами щи лопаем и кашу с тушенкой. А вы знаете, что в городе вся земля, где только можно, раскопана под огороды. А вы знаете, что прошлой зимой многие люди просто не знали, где взять еду. Ее не было. Получали паек лишь те, кто работал на предприятиях. Многие там и жили – спали на ящиках в ожидании своей смены. Дома ведь топить нужно, а там теплее, в цехах-то. И похлебка бесплатная.
– Это тебе по дороге в машине рассказали? – спросил Шелестов.
– Да, те, кто пережил ту зиму, кто пережил блокаду, самые страшные ее месяцы. Вы знаете, что на базарах пытались продавать человечину, выдавая ее за животное мясо. И что расстреливали на месте тех, кого застали за этим занятием, тех, кто убивал и разделывал тела убитых на мясо. Просто как зверей пристреливали. Все тут было. И люди умирали на ходу. И в очередях за хлебом и крупой умирали. Очередь уходила, а человек оставался стоять столбом.
– Да, такое представить трудно, а они пережили, – добавил Сосновский. – Привычка просто спускать умерших и складывать тела во дворе у парадной. Утром похоронные бригады приедут и соберут покойников. И на санках возили умерших хоронить. Сами.
– Когда по Ладоге началось движение автомобилей, многие думали, что это спасение, – стал рассказывать Коган. – В какой-то мере спасением это и было. Но не все знали, какой ценой. Водители ездили с открытыми
