так, что лесбийская сексуальность – это процесс, заново вписывающийся в те области власти, которым она сопротивляется, что она частично образуется из той гетеросексуальной матрицы, которую стремится сместить, и что ее специфичность нужно искать не вовне или за пределами этого нового вписывания или реитерации, но в самой модальности и последствиях этого вписывания. Иными словами, негативные трактовки лесбийства как фальшивки или плохой копии можно захватить и переделать так, чтобы поставить под сомнение претензии гетеросексуального главенства. В моем понимании, как я надеюсь далее показать, возможно понимание лесбийской сексуальности как мобилизации ее «вторичности» в целях смещения господствующих гетеросексуальных норм. Политическая проблема такого определения заключается не в том, чтобы установить специфичность лесбийской сексуальности в качестве противоположности к ее производному характеру, но в том, чтобы обратить гомофобскую конструкцию лесбийской сексуальности как плохой копии против того аппарата, который дает преимущество гетеросексуальности как источнику и тем самым производит первую от последней. Это описание требует пересмотреть понятия имитации, травести (дрэг[26]) и других пограничных форм сексуальности, которые утверждают внутреннюю сложность лесбийской сексуальности, частично образовавшуюся внутри той самой матрицы власти, которую она принуждена повторять и одновременно сопротивляться ей.
О бытии лесбиянок и геев как необходимом травести (дрэг)
Профессионализация гомосексуальности требует определенного перформанса и производства «себя», являющегося конституированным эффектом дискурса, который тем не менее претендует на то, чтобы «представить» это «я» как априорную истину. Когда мне нужно было выступить на конференции, посвященной гомосексуальности (Lesbian and Gay Studies Conference), в 1989 году, я вдруг начала говорить друзьям, что еду в Йель для того, чтобы быть лесбиянкой, что, конечно, не означало, что я не была ею до этого, но означало, что каким-то образом, выступая в таком контексте, я была лесбиянкой более полным и тотализирующим образом, по крайней мере на тот момент. Итак, я являюсь таковой, и у меня вполне недвусмысленная квалификация в этом отношении. С шестнадцати лет я лесбиянка, и это то, что я есть. Тогда что это за страх, что за дискомфорт? Он как-то связан с этим удвоением, с тем, как я могу сказать, что еду в Йель, чтобы быть лесбиянкой, и с тем, что лесбиянка – это то, чем я являюсь уже много лет. Каким образом выходит, что я могу одновременно и «быть» лесбиянкой, и пытаться быть ею? Когда и где мое лесбийство начинает обыгрываться, когда и где эта игра в лесбиянку образует нечто такое, чем я являюсь? Сказать, что я «играю» в то, что я – лесбиянка, – это не значит сказать, что я не лесбиянка «на самом деле»; скорее, как и где моя игра в лесбиянку – способ, которым это «бытие» учреждается, институциализируется, распространяется и подтверждается. Это не тот
Дрэг (англ.
