я ещё не совсем хорошо знаю. Например, благодаря знакомству с твоим покойным мужем (музыковедом Генрихом Орловым – прим. ред.) я настолько увлекся Шостаковичем, что купил все записи его симфоний. Меня ошеломило, что я не знал всей этой великой музыки. И именно Генрих – выдающийся специалист по русской музыке и по Шостаковичу дал мне более глубокое понимание этих произведений.
Я пытаюсь ничего не упустить, больше слушать. Возьмем, к примеру, оперу. Слушать фортепьянную музыку это замечательно, но я говорю моим студентам: «Вы совершаете ошибку, если не слушаете оперных певцов, не аккомпанируете им и не играете с инструменталистами. Вы не сможете правильно играть, не почувствовав, как это делают вокалисты или инструменталисты». Например, вокалист может сделать настоящее crescendo на одной ноте, для него это так же естественно, как дышать. Всё что может сделать пианист – это только crescendo или decrescendo во фразе. Пианисту важно понимать эту разницу. Я и сам пытаюсь её почувствовать, осознать; думаю, что смогу стать лучше как пианист, если буду слушать и понимать певцов.
Меня всегда ошеломляют звуки оркестра. Три моих самых любимых композитора, если говорить о красках, конечно, великий Римский-Корсаков, Берлиоз и невероятный Стравинский. Добавьте ещё Равеля с тем количеством красок, которые он создал для оркестра (особенно если вы слушаете его произведение в хорошем исполнении). Конечно же, понимая все эти нюансы, вы и сами сможете найти нужную краску для той музыки, которую вы исполняете.
Ты сказал мне однажды, что сам Рахманинов пришел к тебе во сне и дал указания, как играть…
Ну, на самом деле, я сегодня сыграл как раз по этим указаниям…
Я заметила.
Во второй части его сонаты есть кульминационный момент в среднем разделе. Каждый раз, когда я играл третье проведение, у меня возникало ощущение, что Рахманинов был неудовлетворен тем, что ему пришлось лишь повторить уже сделанное в двух предыдущих проведениях. И в поисках решения пoпросил Рахманинова о помощи. Я знаю, это может показаться безумием, но я верю, что есть вещи, которые каким-то образом приходят по неизвестным нам каналам психики, и с которыми мы всегда будем связаны. И Рахманинов дал мне этот аккорд. На следующий день я сразу взялся за этот раздел и попытался взять именно этот аккорд, но, вероятно, не в том расположении, как он хотел. И я понял, что делал это неправильно, т. к. каждый раз, когда я пытался его повторить, я попадал не туда; как будто что-то мешало мне взять нужную ноту. Что-то было не так. Мне нужна была септима, «До» в том аккорде, но я все равно не попадал. И я спросил Рахманинова: «Разве это не то, что вы хотели, Сергей Васильевич?» – «Нет!» Я искал целый день пока не понял, что ошибался в одной ноте. Я получил правильный аккорд, и с тех пор ни разу не взял его неверно. И сегодня тоже сыграл правильно.
И когда после концерта приходят люди, играющие эту сонату, то они меня спрашивают: «Что это вы там играли в этом
