Дувреш, – виновато произнес военный. – Помните тот званый ужин у премьер-министра пару месяцев назад?
Алсет помнил.
– В тот день вы были удивительно немногословны. Отвечали коротко и сухо, за исключением одного-единственного раза. Молодая дама, вы наверняка ее не запомнили: неброский макияж, черные длинные волосы и лазурное платье в пол с открытой спиной…
Алсет помнил.
– Так вот, она много говорила о природе, о том, как сильно ее любит. В ходе разговора она упомянула знакомый вам лес Дувреш, после чего спросила, будем считать, абсолютно без причины, хотели бы вы снова его посетить. Помните, что вы тогда ответили?
На лице Алсета отразилось удивление, чуть позже оно сменилось осознанием и гневом.
– Остановите! Остановите машину!
Внедорожник затормозил, и изобретатель выскочил наружу.
– Вы ответили: «Да, очень хочу», – сказал Носидэ, оставшись в полном одиночестве, и впервые за сегодня хищно, но искренне улыбнулся.
Алсет стоял посреди выжженной земли. Всюду витал пепел, лежали черные обгорелые деревья и искореженные боты. Война меняла все: людей, города, ландшафты, меняла до неузнаваемости, калечила и уродовала. Он бы никогда не узнал в этой пустыне смерти лес Дувреш, куда они ездили с палатками вместе с женой и дочкой. Эти теплые воспоминания сдавливали его сердце, но помогали засыпать по ночам, поэтому он надеялся однажды вернуться сюда, а теперь и эту мечту у него отняли, исказив до неузнаваемости.
– Сюрприз, – радостно прокричал подоспевший Найджел Носидэ, после чего стойко выдержал взгляд Алсета, полный ненависти и презрения. – Ну вот, вам не понравилось, – расстроился военный, – а я столько сил положил на этот бесполезный кусок земли.
Вдалеке виднелось что-то еще, какой-то комплекс зданий, обнесенный стеной, от которого шел дым. Изобретатель пешком направился туда.
– Доктор, куда же вы? – окликнул старика Носидэ. – Мы еще не успели там убраться.
Миновало больше трети часа. Алсет тяжело дышал, его ботинки стали серыми от пепла. Он переставлял ноги, понимая, что не хочет увидеть того, что ему предстоит, но все равно шел. Он не мог отвернуться, забыть, сделать вид, что ничего не было. Это сломало бы его, теперь уже окончательно. Носидэ, в отличие от Алсета, двигался легко и непринужденно. Он наслаждался всем, что видел вокруг, ведь война – это то, что он умел лучше всего. Только в окружении огня он чувствовал себя как дома.
Когда изобретатель достиг баррикады, то от отчаяния рухнул на землю. «Грязно, мерзко», – это первое, о чем подумал Алсет. Ему не хотелось касаться этого, не хотелось, чтобы это его запятнало, отчего позже он почувствовал невыразимый стыд.
Всюду валялись изувеченные тела, десятки солдат пали здесь из-за каких-то неосторожных слов… его слов. Теперь монолог Носидэ обрел смысл, вот она, цена – жизни десятков ни в чем не повинных людей.
Жгучая боль переполнила сердце.
– Они сражались
