его внимания чувствовал себя в эти минуты неуютно. Шипы его взгляда пронизывали.
Когда Сталин говорил сидя, он мог слегка менять положение, наклоняясь то в одну, то в другую сторону, иногда мог легким движением руки подчеркнуть мысль, которую хотел выделить, хотя в целом на жесты был очень скуп. В редких случаях повышал голос. Он вообще говорил тихо, ровно, как бы приглушенно. Впрочем, там, где он беседовал или выступал, всегда стояла абсолютная тишина, сколько бы людей ни присутствовало. Это помогало ему быть самим собой» [46, с. 242—243].
Во время товарищеских бесед он легко устанавливал контакты с собеседниками, казался совсем простым и домашним. По словам М. Джиласа, «обладал живым и почти беспокойным темпераментом. Он спрашивал – себя и других и полемизировал – сам с собою и с остальными» [52, с. 55]. Беседы в «неформальной» обстановке, как правило – на даче, касались самых различных тем – от анекдотов и юмористических экспромтов до философских дискуссий. Но почти все очевидцы подчеркивают, что в центре разговоров всегда находились деловые вопросы.
Эллиот Рузвельт, сын американского президента, рассказывает, что в Тегеране Сталин предложил его отцу поселиться в советском посольстве. Ф. Рузвельт вначале отклонил это предложение, не желая быть на положении чьего-то гостя, но потом взяли верх соображения безопасности. «Разумеется, русские приложили все усилия, чтобы сделать отцу приятным его пребывание в посольстве: Сталин сам поселился в одном из домов поменьше, предоставив отцу главное здание» [128, с. 176—177].
После первого знакомства со Сталиным Ф. Рузвельт беседует с сыном, который интересуется:
– Что же он за человек?
– Как тебе сказать… У него густой низкий голос, он говорит не спеша, кажется очень уверенным в себе, нетороплив – в общем, производит сильное впечатление.
– Он тебе понравился?
Отец решительно кивнул головой [Там же, с. 179].
Эллиот с волнением ждал условленного визита Сталина и Молотова к отцу: «Они прибыли точно в назначенное время в сопровождении худощавого Павлова. Меня представили. <…> К моему большому удовольствию он (Сталин – В. Т.) весьма приветливо поздоровался со мной и так весело взглянул на меня, что и мне захотелось улыбнуться.
Когда Сталин заговорил, предложив предварительно мне и отцу по русской папиросе с двухдюймовым картонным мундштуком, которая содержит на две-три затяжки крепкого темного табаку, я понял и другое: несмотря на его спокойный низкий голос, размеренную речь и невысокий рост, в нем сосредоточена огромная энергия; он, по-видимому, обладает колоссальным запасом уверенности и выдержки. Слушая спокойную речь Сталина, наблюдая его быструю, ослепительную улыбку, я ощущал решимость, которая заключена в самом его имени: сталь» [Там же, с. 182].
На официальной церемонии, состоявшейся после встречи, У. Черчилль вручил Сталину от имени короля и английского народа большой меч, изготовленный английскими
