ухода почтмейстера я ощущал прикосновение какой-то тайны и думал: «Прислали его ко мне… Размитальский или сам Распутин… Или он пришел сам по себе?»
Этого я никогда не узнал и не узнаю. Впрочем, тогда, в 1913 году, для лиц моего образа мыслей всякое общение с Распутиным почиталось невозможным. Мы думали, что Распутин губит династию и с ней и Россию.
Теперь же я думаю, что, может быть, стоило запачкать свои «белые руки» и познакомиться с Распутиным. Если бы он действительно сказал мне, кто убил Ющинского, это имело бы великие и благотворные последствия. Но былого не вернешь.
Теперь перенесемся в Константинополь, нынешний Стамбул. Начало 1921 года… Между русскими эмигрантами в то время в ходу был следующий анекдот. Один эмигрант телеграфирует другому на французском языке: «Six joues baisent gros chat»[3].
Бесстрастная барышня приняла телеграмму, хотя ничего не поняла. Ей-то какое дело!
Через короткое время был получен ею же ответ: «Ісі dix»[4].
Барышня пожала плечами, но при случае кокетливо спросила с милой улыбкой:
– Что значила ваша телеграмма и ответ? Не будет нескромным узнать? Вы как будто загрустили, monsieur?
Он ответил:
– Вы угадали: я загрустил. Моя телеграмма, если ее прочесть по-русски, обозначает: «Сижу без гроша».
– А вторая? Ответная?
– «И сиди!»
Барышня весело засмеялась, но сказала:
– Не огорчайтесь, помощь придет.
Не знаю, как в анекдоте, пришла ли помощь. Но ко мне она пришла. И именно тогда, когда я с полным правом мог телеграфировать: «Сижу без гроша», если бы знал, кому телеграфировать. Я очень голодал. Помощь пришла, но не по телеграфу, что не важно. И когда это случилось, меня разыскал неизвестный мне совсем молодой офицер.
– Простите, пожалуйста… Моя фамилия вам известна: я сын такого-то.
Я припомнил его отца, но ответил загадочно:
– Я понял…
На самом деле я совершенно не понял, почему сын такого-то разыскал меня в Константинополе. Надо принять во внимание, что в этом два раза тысячелетнем городе было всего несколько улиц, имевших общеизвестные названия. Остальные очень редко имели надписи, а номеров домов совсем не было. Чтобы разыскать кого-нибудь, требовалась известная настойчивость.
Мой гость продолжал:
– Мне, конечно, очень совестно затруднять вас, но к этому меня довела нужда. Я просто голодаю. Хоть что-нибудь…
Я смотрел на него с очень смешанным чувством: сочувствие, жалость и вместе с тем не торжество, а просто радость.
Он прибавил:
– Во имя ваших отношений с моим отцом…
Я дал ему, что мог… Немного, потому что получаемая мною помощь расплывалась на целый ряд лиц. Но он горячо меня поблагодарил: бедняге и эти гроши были дороги – он мог утолить голод.
Он ушел, а я думал: «Я еще разбогатею, дав ему эти несчастные деньги. Его отец был
Шесть щек целуют жирного кота.
Здесь десять.
