шоколаду, ему бы на несколько дней хватило, а какая польза – по кусочку на всю эту ораву?
Мама отвечала со своей милой улыбкой:
– Мамы, когда вы думаете о пользе для ваших детей – не думайте, что дети состоят из одних желудков.
А теперь Костя, улыбаясь, смотрел на мать. Конечно, ей одной хватило бы надолго… но… Он любил ее именно такой, свою неблагоразумную маму.
– Однако у вас поздно ложатся, – сказал он, – я думал, приеду в сонное царство.
Мама понимала его с полуслова.
– Иногда и поздно ложатся… например, я думаю, у Зиминых еще не спят. Александра Павловна говорила, что Надя сдает чертежи и много работает по вечерам.
Костя допил чай и встал:
– Я, мама… пойду пройдусь немножко…
Может быть, маме, как и всякой другой матери, хотелось, чтобы этот первый вечер он провел с ней? Во всяком случае, она такого желания не высказала. Костя крепко обнял ее и сказал, как бы извиняясь:
– Я очень быстро!
IX
Костя два раза обошел вокруг Надиного дома… В Надиной комнате открыта форточка, а в столовой – окно. Но шторы такие темные, что ничего решительно не видно. Тишина. Не может быть, чтобы легли спать с открытым окном в такую холодную ночь! Этого не допустила бы Александра Павловна, которая всего боится – начиная с простуды и кончая жуликами.
Костя подошел совсем близко к окну и вдруг заметил узенькую щелочку света и увидел, что в эту щелочку из комнаты выходит дым. Костя громко позвал:
– Надя!
В комнате послышалось удивленное восклицание, занавеска приоткрылась немного, и Костя увидел вполоборота Надино лицо, освещенное луной, – милое Надино лицо с прямыми бровями и тяжелые каштановые косы, хитроумным образом уложенные низко на затылке…
– Ох, Костя!.. Ты?! Надолго? Откуда ты взялся? Иди, иди, я сейчас открою!
Надя исчезла за занавеской, но Костя предпочел для скорости форсировать невысокий оборонительный рубеж в виде подоконника и очутился в комнате раньше, чем Надя успела повернуться к двери.
Он много раз думал об этой первой минуте встречи. Как поздороваться? За руку или…
Надя немедленно разрешила его сомнения, звучно поцеловав в обе щеки. Но когда Костя сам захотел обнять ее, Надя, улыбаясь, отстранила его от себя.
– Вот, познакомьтесь, пожалуйста… Это мой товарищ…
К нему вернулась способность видеть что-нибудь в комнате, кроме Нади.
Комната была полна дыма, табачного дыма. На двух чертежных досках были наколоты два огромных чертежа, кругом в деловом беспорядке лежали тетради, готовальни, счетные линейки и очень толстые учебники.
А в самом центре дымовой завесы стоял недоумевающий молодой человек в круглых очках. Он был немного старше Нади и Кости, из тех непропорционально высоких и узкоплечих молодых людей, про которых говорят уже не «этот высокий», а «этот длинный». Он вежливо протянул
