Мама бы вообще не одобрила! Да и не стоит у меня на нее больше. Перед глазами теперь другая девушка – нимфа с божественными изгибами и рыжей копной.
Вот и смотрите, к чему меня это привело: вместо романтического ужина и теплой женщины, желающей мне угодить, стою в холодном коридоре городского травмпункта, пью отвратительную черную бурду из автомата и терплю несносную Мандаринку. То есть терпеть мне категорически надоело, и я отправился прямо в кабинет врача, вызвал того на разговор и сунул хрустящую оранжевую купюру в халат. Следующей в кабинет пригласили рыжую сумасшедшую, и хотя она не знает, что это благодаря мне – кабинеты хитро расположены, она меня просто не видела – на душе радостно.
Может, она такая озлобленная из-за боли? А может ПМС или бесконечные диеты? Хотя судя по ее обуви, она просто неадекватная. На всю голову шандарахнутая! У нее и взгляд все время такой, словно представляет три тысячи вариантов моего убийства. Но не за что ведь. Точно ку-ку. Доставлю ее до дома и хватит с меня этих мандариновых приключений. Ну ее в баню с веничками, пусть хоть голая сама на меня запрыгнет, не стоит оно того геморроя, что я с ней приобрету.
Неожиданный крик из-за двери доктора сжал все мои внутренности. Что с ней там делают? Или она и врача допекла своим незакрывающимся ртом? Спустя минут пятнадцать, появляется и сам источник болезненного звука. Лицо белое, глаза красные, на левой руке повязка, отчего она не может надеть пуховик. Подхожу к ней осторожно, как к раненому зверю, чтобы не спугнуть, а то накинется сейчас от страха, вцепится острыми зубами в горло, и поминай, как звали, Илья Геннадьевич.
Осторожно беру ее за плечи, накидываю пуховик на раненную руку, слегка поглаживая предплечья. Она оборачивается, и я готовлюсь к очередной словесной атаке, но в ее взгляде только страдание и благодарность.
– Спасибо, что не уехал, – почти шепчет, и чувствуется, на грани слез.
– Сломана? – киваю на перевязанную руку.
– Палец вывихнула. Средний. Глянь, – уже улыбается, поднимая кисть. Заботливый доктор сделал все, чтобы фиксирующая повязка выглядела как большой жирный фак.
Непроизвольно смеюсь, только с Мандаринкой могло такое произойти! Она смеется вместе со мной, хотя две одинокие слезы все же выкатываются из ее серых глубоких глаз.
– Больно было? – вытираю ее щеки костяшками пальцев и поражаюсь теплому чувству, что разливается в груди. Рыжая сейчас выглядит совсем не сумасшедшей амазонкой, готовой пикировать словами и, уверен, при необходимости, кулаками, а скорее, как маленькая неуклюжая девочка, за которой жизненно важно следить, иначе разбитых коленок не оберешься. И почему-то мне страстно хочется быть тем, кто будет о ней заботиться?
– Очень, – шепчет она, прикрывая глаза. А я уже забыл вопрос. Потому что перед глазами ее теплый искренний взгляд, наполненный чувствами, и никаких масок самодостаточной женщины, или веселой болтушки. Я смотрю на ее губы,
