вы запомнили мое имя.
Пришлось.
– А ещё у меня твоя трудовая, – лёгкий шантаж: люблю, умею, практикую.
– Это меня не пугает.
– А разъяренный семидесятикиллограмовый мужчина?
– Весьма, – подтверждает помощница.
– И что мы будем делать?
– Для начала остынем, – уже более твердо говорит она.
– Я холоден как никогда.
– А я что-то нет…
– Как я оказался заперт, Агния? – пытаюсь говорить максимально спокойно.
– Я вас закрыла. Но в свое оправдание, – повышает голос, не давая мне вставить резонный вопрос. – Для вашего же блага!
– Допустим, – цежу сквозь зубы. Главное, чтоб открыла, а там дальше я ее просвещу и о пожарной безопасности, и о рисках для ее здоровья при следующем подобном фортеле.
– Вы не сердитесь?
– Я обезвожен.
– Я сейчас сделаю вам чай! С мятой, как вы любите.
Не поможет, дорогуша.
– Лучше кофе.
– Окей!
Кричит и убегает. Да так быстро, что снова слышны отбойные каблучки. А дверь так и заперта…
Что за чудо мне подкинули? И когда заберут обратно?
Глава 11. Пресловутый Дзынь
Рижский
К моменту, как дверь с тихим щелчком открывается, я уже взял себя в руки, а в руки – степлер. Порыв, не более.
Хотя соблазн скрепить уж больно языкастой девчонке рот, а потом пинком направить в сторону отдела кадров велик, как никогда. И это уже на второй рабочий день!
Не сработаемся, однозначно.
Она входит аккуратно, чуть ли не на цыпочках, неспешно неся перед собой поднос с кружкой, и смотрит в пол. Правильно, признание вины смягчает наказание!
Смотрю, как она еле переставляет ноги, явно прихрамывая, и недоумеваю. Что за чудо-юдо рыба женщина? Завесится вечно своими волосами, ссутулится. И как в такой невзрачности такой гонор и фантазия помещаются? Это же надо было додуматься закрыть дверь на ключ, пока я внутри!
С грохотом опускаю на стол степлер, мечтая быстрее уже разобраться с этим ходячим коллапсом.
Пара фраз и здравствуй, новая Света. Обыденная процедура.
Девчонка дёргается от резкого звука, поднос в ее руках подпрыгивает, и содержимое чашки эффектно летит в мою сторону. Я даже не сразу чувствую боль от кипятка, сначала удивление от выражения лица напротив, потом возмущение безрукостью и только спустя долгие миллисекунды настоящий гнев.
Чертов кофе растекается маленькой лужицей на рубашке, немного обжигая кожу живота, и огромным океаном на брюках, кажется, лишая меня потомства.
Я не помню, какие звуки издаю, возможно, это отборнейший мат, но в какой-то момент безрукая помощница оказывается на корточках и принимается стягивать с меня брюки. Тянет за ремень, натягивая горячую мокрую ткань и причиняя адскую боль. Я ору что-то нечленораздельное, отбрасывая ее руки. Когда
