лишь об одном хочу вас попросить, Алла Гурьевна, – проговорил отец Порфирий, пристально глядя на Аллу. – Дело, как вы сами видите, весьма деликатное, и нам с патриархом Савватием очень бы хотелось… ну, понимаете, чтобы расследование велось без лишней огласки.
– Никто и не собирался бежать в газеты и на телевидение, чтобы поскорее рассказать миру о случившемся! – поджав губы, ответила Алла; слова священнослужителя покоробили ее.
– Я не хотел вас обидеть, – тут же извинился отец Порфирий. – Просто… видите ли, я прекрасно сознаю, что во всем этом есть и наша вина. Если бы этим делом занялись раньше, возможно, ничего подобного не произошло бы… Но патриарх слишком много времени уделял внутрицерковным разборкам, навалилось множество дел, требующих срочного вмешательства, и в свете всего этого маленькая община, возглавляемая лжебатюшкой, не казалась такой уж серьезной проблемой! Патриарх допустил серьезную ошибку, в результате которой погиб человек. Очень хороший… И я хочу вас заверить, Алла Гурьевна, что, со своей стороны, окажу вам любую помощь и поддержку, какую только смогу! Я оставлю вам свои данные, и вы в любой момент, днем или ночью, сможете связаться со мной. Если вам что-то нужно – милости прошу!
– Спасибо, – слегка смягчившись, ответила Алла. – Думаю, ваша помощь пригодится!
Когда все разошлись, Мономах вытащил из заначки в кладовке пачку сигарет и вышел на крыльцо. Солнце садилось, воздух был теплым и свежим. Дул легкий ветерок, принося с собой запахи цветущей липы и дудника, а также зеленой озерной тины, в которой так любят копаться утки. Небо было окрашено во все цвета красного спектра, но к ним тут и там примешивались сиреневый, фиолетовый и лиловый, делая закат красочным и каким-то неземным зрелищем.
– Пап, ты же бросил! – услышал он голос сына и обернулся: Артем стоял на пороге, держась за ручку распахнутой двери.
– Закрой, а то мошкару напустишь! – буркнул Мономах вместо ответа.
Сын послушно захлопнул дверь и встал рядом.
– Ну и мне тогда дай, что ли! – потребовал он, протягивая ладонь.
– Еще чего! – фыркнул Мономах, отодвигаясь.
– Давай-давай, батя, не шурши! Я вообще-то не курю, но сегодня… Повод есть.
Мономах взглянул на сына. Сейчас тот выглядел осунувшимся и уставшим: он не заметил этого раньше. Вытащив из пачки еще одну сигарету, он протянул ее Артему и дал прикурить от своей. Некоторое время они молча курили, выпуская колечки дыма в прозрачный вечерний воздух и наблюдая за тем, как они расплываются, становясь все больше и прозрачнее, и плывут к горизонту, постепенно растворяясь в воздухе. Сейчас Мономах думал не о погибшем брате – о сыне. О том, когда он был маленьким мальчиком и ни минуты не сидел на месте. Темка без устали носился по квартире (этого дома тогда еще и в помине не было), и его совершенно невозможно было удержать. Эта непоседливость роднила его с сыном. Во всем остальном, как казалось Мономаху, Артем
