войска, изъявляют паки желание возвратиться в отечество к своим командам»[12]. Здесь отечество – это уже не Россия в целом, а только 'малая родина': «в отечество к своим командам», а сын отечества – это не гражданин страны, а член реального общества, член «команды». Со второй половины 1798 г. и до конца царствования Павла термин отечество исчезает из государственных документов, хотя и документов такого характера, как акт о престолонаследии или описание высших государственных наград, в это время уже не появляется. Вместе с тем никаких указов, регламентирующих употребление этого слова, тоже нет.
Однако исчезновение этого термина из официального обихода породило слухи, зафиксированные в воспоминаниях Н.И. Греча: «Мало ли что предписывалось и исполнялось в то время! Так, например, предписано было не употреблять некоторых слов, напр<имер>, говорить и писать государство вместо отечество; мещанин вместо гражданин; исключить вместо выключить. Вдруг запретили вальсовать или, как сказано в предписании полиции, употребление пляски, называемой вальсеном. Вошло было в дамскую моду носить на поясе и через плечо разноцветные ленты, вышитые кружками из блесток. Вдруг последовало запрещение носить их, ибо-де они похожи на орденские»[13]. Очевидно, все это только слухи, и никто этот фрагмент воспоминаний Греча не комментировал. Но скинуть со счетов это свидетельство Н.И. Греча, который начал издавать в 1812 г. «Сын отечества», тоже нельзя.
На фоне этого неупотребления слова отечество во вторую половину правления Павла наследник его Александр начал царствование с манифеста, в котором провозглашал, что память Екатерины Великой «нам и всему Отечеству вечно пребудет любезна»[14]. Это было возвращение не только к прерванной преемственности с царствованием Екатерины, но и к использованию слова отечество.
Вполне закономерно поэтому, что в самом начале александровского царствования Н.М. Карамзин напечатал статью «О любви к отечеству и народной гордости» (1802). Карамзин пытается синтезировать патерналистскую и буржуазно-либертинскую модели «отечества». С одном стороны, любовь к отечеству – это природное, «животное» чувство, это патерналистская модель. Но, с другой стороны, «физическая и моральная привязанность к отечеству, действие натуры и свойств человека не составляют еще той великой добродетели, которою славились греки и римляне. Патриотизм есть любовь ко благу и славе отечества и желание способствовать им во всех отношениях. Он требует рассуждения – и потому не все люди имеют его»[15]. Требование «рассуждения» как стимула патриотизма и указание, что люди наделены им не в равной степени, содержит в себе отголосок буржуазно-либертинских представлений. Основная проблема русского патриотизма в том, «что мы излишне смиренны в мыслях о народном своем достоинстве, а смирение в политике вредно. Кто самого себя не уважает, того, без сомнения, и другие уважать не будут»[16]. Карамзин, таким образом, кладет в основу патриотизма национальное достоинство и национальное
Там же. С. 330. О непропуске российских дезертиров через границы Российские, 31 июля 1798 г.
Там же. Т. 26: 1800–1801. C. 583. Манифест «О кончине императора Павла I и о вступлении на престол императора Александра I», 12 марта 1801 г.
Там же. С. 94.
