откликнувшийся сосок.
Это было жутко, потому что она теряла себя, тонула в пьянящем дурмане подаренных им ощущений, и не было никакой надежды обрести ясный рассудок и отстраниться. Мягкая хватка Гэбриела оказалась поистине нечеловеческой, железной.
Это было преступно втройне, потому что он был вдвое старше ее, был пусть и не родным, но дядей, был, в конце концов, дьяволом.
Но это было блаженно, так нестерпимо блаженно, что помешательство подступало неотвратимо и ярко, потому что Аврора одновременно жаждала, чтобы он не прекращал целовать ее и чтобы этот мучительный поцелуй прервался… Чтобы он, убрав от нее руки, перестал так бесстыдно лапать ее грудь, и чтобы его ладонь скользнула ниже, между ее нервически стиснутых бедер, расслабляя и даря постыдное наслаждение. Чтобы сгинул, растворился, исчез из ее жизни навсегда и чтобы прямо сейчас перенёс в свой розово-серый номер, на низкую кровать, на кремовые простыни, которые очень быстро станут влажными.
Гэбриел Франсон остановился, когда она была уже близка к обмороку. Неспешно оторвавшись от ее измученных полураспахнутых губ и не отводя взгляда, аккуратно вернул на место бретельку бюстгалтера.
Краем взгляда Рори зацепила дернувшуюся в окне занавеску, а, может, ей просто показалось. Пожалуй, взлети сейчас дом Франсонов в небо на тысяче светящихся воздушных шариков, она не смогла воспринимать что-либо или кого-либо, кроме мужчины, который смотрел сверху вниз на ее запрокинутое к нему лицо.
– Одно твое слово. И я продолжу.
– Я думала, такие, как ты, не спрашивают, – выдохнула Рори, боясь не то, что изменить неудобное положение, в котором у нее затекла спина, а даже просто шелохнуться.
– Грубая сила – удел плебеев, а настоящее развращение – лезвие тонкое, – отозвался Гэбриел, склонившись к ее шее, но не прикасаясь губами, так, что она чувствовала его дыхание там, где пульсировала сонная артерия. – Настолько тонкое, чтобы ты даже не почувствовала, как оно в тебя вошло.
– У лезвия есть и обратная сторона, – с трудом, но ей удалось принять нормальное положение и отступить от него. – И тот, кто его держит, может пораниться сам.
– Самая глупая угроза из всех, которые я слышал. Но довольно изящная, нужно это признать, – улыбнулся Гэбриел, не предпринимая попытки приблизиться, как будто не держал ее сейчас стальной хваткой, давая прочувствовать свою остервенелую силу. – Думаешь, я бы мог причинить тебе боль, унизить? Я здесь, чтобы любить тебя. И мог бы делать это прямо сейчас. Но, пожалуй, пока достаточно, что этой ночью ты будешь кусать локти, что сказала мне «Нет».
Гэбриел Франсон легко, по-отечески поцеловал ее в лоб и, заботливо шепнув «Добрых снов», как ни в чем не бывало, ушел, оставив Аврору одну. Его присутствие было настолько магнетическим и ярким, что с его уходом мир окрасился в тусклые и пугающие тона, и Рори с трудом, на ватных ногах добралась до крыльца, а затем, воровато оглянувшись на гостиную,
