но никак не осознаваемой Евгением. Сопротивляясь и отталкивая неизбежное, он лишь себе же хуже делал, лишая себя как минимум того покоя, который давно мог бы обрести, будь он поумнее. Как максимум – речь, понятно, шла о безгранично-безоблачном счастье, которое она намеревалась ему обеспечить, с детства готовя себя к этому и никогда не позволяя себе усомниться в том, что вся эта подготовка полна великого смысла. Если и был в этом мире идеал, он был воплощён именно в ней, и то, что Женя бежал от этого идеала всякий раз, как представлялась такая возможность, говорило только о том, какой он, по сути, до сих пор мальчишка – невесть чего ждущий и непонятно чего жаждущий.
Будучи чуть младше его по календарю, Татьяна Павловна всегда была старше в плане духовного роста, а потому ей хватало ума, как она сама полагала, никогда не терзаться и не страдать из-за его ставших привычкою дерзостей: переживания ведут ведь к морщинам, появления которых она старалась не торопить. Жить надо легко – установила она себе некогда и следовала этому беспрекословно. Ушёл так ушёл – вернётся!
Важно было закрепить за собой первый раз и последний; это, по её разумению, были основополагающие моменты их предсказанной свыше связи. Насчёт остального она не была столь трепетна и не считала проявления половой активности на стороне за измены. Его она оправдывала (да не оправдывала даже, а принимала как есть) тем, что молод ещё и не нагулялся, что ж поделать, такова мужская природа, пока стоит – не исправишь. Себя же не винила уже потому, что и не было за нею вины, так как не считать же за таковую банальную физиологию, не поддерживаемую высоким чувством. Любила она – его, а спать могла – с кем угодно.
То есть ждать она его ждала, но это не было ожиданием, преисполненным самоотречения.
Поэтому когда он был рядом – она была с ним, когда же убегал – освобождалась и она, ощущая это время как переменку между главными событиями и совершенно не тяготясь тем, что эта переменка затягивалась порою сверх меры. Не было никакой меры. Всё шло так, как и должно было идти, чтобы в один прекрасный день замереть в нужной точке.
Сидя сегодня рядом с ним, она преисполнялась светом: это и была её Окончательная Победа.
В обход первоклассной стратегии первоклассницы Тани её сосед по парте столь же естественно выработал собственную, которая сводилась к тому, чтобы не замечать её в упор – даже вопреки законам оптики, физики или чего бы там ни было. Он смотрел сквозь неё, не видя, словно б её и не было вовсе. Стекло и то – можно ощутить, почувствовать, на нём могут быть царапины и пятна, выдающие его присутствие. Таня же была для Жени пустотой – протяни он руку в её сторону, та не встретила бы сопротивления и проткнула бы воздух.
При этом – удивительное дело – ничто не мешало ему списывать у соседки, когда того требовали обстоятельства, слышать её произносимые шёпотом подсказки при ответе с места и поглощать подкатывавшиеся к нему с её стороны вкусняшки.
