мало ли что могло произойти? С другой стороны, а на кого мне еще смотреть? Многие, наверное, начнут хмыкать по этому поводу: мол, влюбился, как мальчишка, прилип к юбке, и все такое... Ну, во-первых, никакой юбки на Дарье не было, она шла в штанах, а во-вторых, Герой – он тоже человек, и ничто человеческое ему не чуждо. Он вполне может любить свою жену, и ничего в этом предосудительного нет. Тем более что Дарья – вон какая красивая: волосы на солнце золотом горят, глаза синие-синие... Только сердитые почему-то.
– Нет, Вик, ты у меня просто ненормальный! Тут Соловей-разбойник, а он про любовь!
Подумаешь, Соловей! Или я Соловьев не видел раньше?.. Хотя, если честно признаться, Соловьев-разбойников я пока еще не встречал... Только с жабовидными пщаками дрался на Ытухтаре полгода назад. Ох и попало же нам тогда от Ма, поскольку мы без спроса туда отправились. Мне особенно. По заднему месту. У Ма рука тяжелая, когда она сердится... Конечно, Герой не должен позволять себя бить, но я ведь еще не Герой... А потом, с Ма не очень-то поспоришь: это вам не жабовидный пщак! Уж на что у нас Па Герой и король, а и то иной раз пасует перед Ма.
– Вон он,– указал Ник.– Притаился, гад!
Дуб был громадный – лет, наверное, под пятьсот. На таком мы все могли бы без труда укрыться, а не только Соловей-разбойник.
– Сейчас плату потребует,– прошептала Дарья.– А у нас нет.
– Ничего,– усмехнулся Ник.– Я ему заплачу – мало не покажется!
И поднял автомат. Только, по-моему, зря. Соловья пулей не возьмешь, даже серебряной. У него наверняка барьер или искривление пространства.
– Стрелять не умеешь! – возмутилась Дарья.– В дерево – и то не попал! Дай я попробую.
Ник со мной согласился, а Дарья никак не могла взять в толк про искривленное пространство и все порывалась выстрелить.
– Эй,– крикнул Ник,– выходи, образина!
Сунул два пальца в рот и свистнул. Ник умеет свистеть, не хуже Соловья – правда, не так громко. Дарья даже присела от неожиданности.
Что-то затрещало в ветвях дуба, и на поляну вывалилось чудо-юдо. Так себе мужичонка – метра полтора ростом, на кривых ногах, бороденка плевая и нечесаная вдобавок. Но держался бодро. Нахально, я бы даже сказал, держался. Через губу поплевывал, гад, а губа длинная – чуть не до самой шеи. Смотреть противно. Строит из себя крутого пщака!
– Покажи дорогу к Кощею,– предложил Ник,– и живи себе.
– А стреляли зачем?
Скажите, какая цаца, уж и пострелять нельзя! Надулся, как индюк, и глазками из-под мохнатых бровей посверкивает. Напугал. Да мы и не таких видывали!
– А свистел зачем? – Это уже я спросил, чтобы не задавался.
Соловей расплылся в улыбке, словно ему медовый пряник показали. Зубы-то, наверное, тысячу лет не чищены.
– Капитолина тут намедни пролетала: жди, грит, героев и трепещи.
И паскудно, представьте себе, захихикал. Даже ножкой от удовольствия начал притопывать.
– Дать ему в ухо? – спросил Ник.
– Можно,– согласился
