струпков в холмах не появилось, будьте спокойны.
Тристан вспомнил карту и повернулся в сторону Ворклого озера. Он никогда не был в глубокой чаще леса. И пока он шел, кроны деревьев, устланные прошлогодней померзшей листвой, становились все гуще, а дорога – все темнее. Тристан напряг слух. Было странно, что безлюдный лес с его непугаными жителями такой тихий. Тристан слышал только свои шаги. Шлеп, шлеп. Не да нет, он переговаривался с Ситцевым рыцарем. Ему повезло больше: вощеная кожа планшета укрывала его от сырости внешнего мира. Тристану же досталось худшее. Было душно от быстрого шага и влажно в лесу, оттого влага его тела встречалась с капелью и моросью, пропитавшей одежду. Но Тристан знал, что ничем это не исправит и просто шел. Шлеп, шлеп, шлеп. И Ситцевый рыцарь запел. Он редко позволял себе подобное – обычно рядом с Тристаном могли оказаться незваные слушатели. Но во время походов и отшельничества Тристан узнал, что Ситцевый рыцарь имеет богатый репертуар: баллады, гимны, серенады и даже колыбельные.
– Кабы леди сжалилась, и меня пригласила в дом,
Когда муж ее, рогатый, спит глубоким сном, – мурлыкал на кабацкий мотив Ситцевый рыцарь.
– Дурные песни поете, сэр, – осуждающе сказал Тристан.
– А это хорошо, господин, что вы в них дурость разглядели, – весело отозвались из планшета.
В воздухе запахло застоявшейся водой и холодом сильнее прежнего. Озеро было близко. Тристан начал спускаться вниз по некрутому склону. Гладь воды мягко отсвечивала, и Тристан не знал, откуда оно берет свет, если не из своей глубины. А потом взглянул вверх. Сквозь ветви виднелась мозаика предрассветного неба.
– Светает, – прошептал он.
– Как и должно, – подтвердил Ситцевый рыцарь.
Тристан присел у дерева. Вдоль ветвистых корней пролегала трава – куцая, кучковатая, цвета горной хвои. Он достал топорик и взрыхлил землю.
– Вы были правы. Тут повсюду клубни.
– Чему совсем не стоит удивляться: ни струпке у озера, ни моей правоте, – недовольно заметил Ситцевый рыцарь. – А вам не следует быть жадным до чудес и наград. Выкопайте каждый седьмой, и этого будет достаточно.
Тристан никогда с ним не спорил. Причиной тому был его зрелый сиплый голос или отеческие интонации, но Тристан был согласен с любым советом соломенной головы. Провозившись час, он выкопал пять кореньев струпки, аккуратно отряхнул и, обернув в бинт, сложил трофеи в вещмешок. Он уже почувствовал, как одновременно заныли и запекли его колени. Сон подступал к нему, собирая на веках соль глаз, как утреннюю росу. Если он так просидит хоть минуту, точно уснет прямо на могучих ивовых корнях. Тристан уже собирался встать, но взглянул на берег озера. И не поверил глазам: фигура в чернильных одеждах стояла у края воды. Поверх шерстяного платья была наброшена накидка, словно бы из медвежьего меха. Он трижды сморгнул проступившие от усталости и бессонницы слезы, ожидая, что с ними по щеке скатится и видение. Но она стояла там. Тристан притих. Статная девичья фигура склонилась над озером. То, что Тристан поначалу принял за шаль, оказалось
