к ней так близко, что его глаза были прямо напротив ее, и с нескрываемым гневом заговорил:
– Ты приехала спросить, как я жил тут три года? В вате жил, ни о чем думать не мог, в квартиру ту нашу больше не зашел ни разу, ни в один город, где мы были, не мог ездить, – он разжал руку и стал ходить по комнате. – А теперь ты приезжаешь, спустя три года, и просишь тебя от-пустить.
– Нет, нет, Марк, зачем ты говоришь мне все это сейчас? – вот уж, реально, это последнее, что она хочет слышать.
Все эти слова не помогают ей, они держат ее, они будят ненужные мысли внутри нее, они длинными пальцами проникают в ее душу и выворачивают все наизнанку.
– Ты свое решение принял, ты уехал. Моя жизнь буквально осталась в том дне. Мне три долгих года потребовалось, чтобы просто в Москву вернуться, чтобы набраться смелости посмотреть тебе в глаза и научиться снова разговаривать с тобой. И если бы не мой психотерапевт, что настаивала на этом разговоре, обещала, что только так мне станет легче, я бы никогда, никогда, наверное, не приехала бы сюда, – она не поднимала взгляда, в сотый раз мысленно пересчитывая число орнаментов на небольшом ковре, не отрываясь, чувствуя, как он все еще нервно шагает по комнате.
На кончиках ее ресниц уже закипали предательские слезы: «Ой, ну вот только не сейчас».
Занятая внутренними переживаниями, она не заметила, как Марк подошел к ней, схватил за плечи и приподнял:
– Но почему ты просто исчезла? Ты ведь не дала мне возможность объясниться и все исправить, – продолжал он кричать и сильно трясти ее за плечи. – Да, я ушел тогда, уехал, мне нужно было побыть одному, но я не заслужил такого финала, мы оба этого не заслужили. Ты же знаешь, что я любил тебя. Даже сам не осознавал, насколько. Так глупо, что мне пришлось три года ждать возможности сказать тебе это…
Какое же это было колоссальное облегчение – наконец-то, сказать это вслух. Признаться в том, что отрицал целых три года, перестать уговаривать себя и торговаться. Он отпустил ее, будто все сказанное опустошило его. Она хотела было что-то возразить, но лишь поджала губы и отвернулась. В тишине послышались голоса за окном. «Три глубоких вздоха, и считать до десяти. Один, два, три, четыре…» – мысленно повторяла она, убеждая себя, что слова Марка ничего не меняют в их жизни.
Тот первый год в Лондоне был самым страшным и сложным. Такого тотального одиночества и отчаяния она не испытывала никогда в жизни: ощущение собственной прозрачности и бестелесности в девятимиллионном городе. Она бы сорвалась и уехала домой, если бы не страх, панический страх где-нибудь случайно столкнуться с ним… Услужливая память постепенно подчистила все их совместные воспоминания, забросила их в архив и забыла к нему пароль. Но оставались еще запахи и зрительные галлюцинации – их невозможно было контролировать, и именно они несколько раз «выбрасывали» ее в тот их злосчастный апрель. Сначала на семейном обеде с родителями Стива, где решено было открыть пачку эксклюзивного
