ах. И будто огромные пустые глазницы, в самую душу смотрели оконные проемы.
Пугающе дрожали руки, так, как не дрожали бы от сильного холода. И он сгребал пепел, пропуская сквозь пальцы острые камни и обломки; сжимал в кулаке запредельно сильно, впиваясь грязными ногтями в ладони, – не то от ненависти, не то от абсолютной безысходности.
Он плакал подобию маленькому ребенку и вытирал слезы грязными руками, оставляя на щеках разводы сгоревших надежд и светлого будущего.
– Да черт бы побрал это яблоко…
Вымолвил он тихо и бессильно, оставшись сидеть посреди осыпающихся стен и собственного тлевшего прошлого.
Об имени, которого нет, девочке, которой нет и девушке, которая прибыла в королевство…
«День сегодня был чудным, однако, его посмела испортить неизвестная особа, заявившаяся в замок! Она мне не понравилась сразу же, но, впрочем, всё оказалось не так плохо. А отцу следовало бы научиться шутить».
Родители уже более десятка лет не называли его по имени, и каждый день он удивлялся, что всё еще помнит его. Куда привычней стало обращение Принц, – как второе имя.
Что-то случилось на пороге его одиннадцатилетия, и он потерял своё собственное имя – его забыли все, кроме матери, отца и самого Принца. И называть его было равносильно гибели владельца имени, потому пришлось довольствоваться скудным, банальным прозвищем – Принц. Он никогда не спрашивал, почему родители не дали ему другое, выдуманное имя. Не спрашивал, вероятно, оттого, что и сам никогда не выдумывал иного имени для себя же. Не чувствовал себя кем-то другим, только так, как назвали от рождения. И самая желанная мечта, согревающая душу в минуты отчаяния, была вернуть истинное имя – Принцу наивно верилось, что вместе с ним вернется и его привычная жизнь, и быть может, как только он снова обретет своё имя, вернется в его жизнь и она, девочка, любовь к которой не уходила из его сердца вот уже пятнадцать лет.
Он вспоминал её по несколько раз за день, даже попросил отца нанять учителя рисования, дабы научиться писать её портреты. Их собралось уже с двух десятков превосходных, и отнюдь не меньше неудачных, – в основном тех, где он пытался изобразить её взрослой. Портреты приходилось прятать – увидь их отец, ему бы точно не понравилась забава сына. Он часто одергивал его за многие вещи, которые якобы не подобает делать взрослому парню. И столь же часто просил перестать быть таким наивным и научиться видеть реальную жизнь.
Что, собственно, звучало еще более иронично, чем если бы его попросили назвать собственное имя.
На пороге одиннадцати лет вместе с именем пропало и зрение. Впрочем, в пределах королевской территории он видел всё отлично, так, как оно и было. Шаг за ограду – и он оказывался в кромешной тьме, не имея возможности даже прикоснуться к тому, что было рядом.
Сегодня, помимо чудесных королевских садов, ему довелось увидеть и хорошенькую девушку, прибывшую в замок по какому-то важному делу, как сообщил отец. И более, не сказал ничего. А Принц заинтересовался данной таинственностью, тем более, что сердце тронула и некоторая тревога.
Развеять тревогу и просто отдохнуть от тяжелых дум он любил приходить к краю высокой скалы. Здесь он чувствовал себя свободным, будто бы имея возможность отправиться в кругосветное путешествие и знакомиться с каждым прохожим, представляясь своим собственным именем; заводить друзей, переплывать моря и океаны всего мира на больших или не очень кораблях. И, наконец, побывать на острове Эштельфель, пристанище викингов. По легенде, несколько веков назад, сама Смерть подняла со дна моря затонувший драккар, превратила его в остров, а погибших викингов наградила бессмертием, поселив их на этом острове, дабы они охраняли тропу в её мир.
И по сей день Принца интересовал вопрос, зачем было охранять тропу, ведущую в мир Смерти? Неужели кто-то напролом туда рвался? Но продолжение легенды было утеряно, она лишь обрывалась на новой фразе: «И в ночь, когда лунный свет затмит все видимые звезды…».
Принц поднял голову к небу, не открывая глаз, – как иронично для того, чей взгляд на мир был так ограничен. Небо, затянутое серой пеленой, представлялось ему густым туманом, преграждающим путь к бескрайнему океану, отражающим ночами звезды. И ветер, ставший предельно холодным для летнего дня, трепал его давно отросшие волосы. Таким лохматым не подобало ходить принцу, – говорил отец столько раз, что Принц сбился со счету. Но стричься не хотел, ему нравились длинные пряди, прямо как в детстве, когда у него еще было имя.
– Сын, – раздался как всегда твердый голос отца, с ледяными отголосками. – Пора возвращаться в замок. Сейчас подадут обед.
Принц открыл глаза и, все так же продолжая держать спину ровно, развернулся и отпустил легкий кивок.
– Да, отец, иду, – с несколько секунд он задержался, не
