Несколько секунд гипнотизирую свое отражение расширенными адреналином зрачками и, избавляясь от пыли сомнений кивком головы, выхожу в коридор.
Дверь в спальню Артура, к счастью, закрыта. Вздрагивая от малейшего скрипа половиц, я миную ее и иду в сторону дальней комнаты, которая вот уже несколько лет негласно зовется комнатой Кейна из-за того, что он минимум раз в неделю остается в ней ночевать. Сердце колотится так сильно, что, кажется, его удары разносятся в тишине коридора. А что, если он выгонит меня? Или, что еще хуже, позовет брата, чтобы тот лично убедился в том, насколько испорчена его младшая сестра? Ох, нет, об этом кошмаре даже думать не стоит, ведь это мой последний шанс лишиться девственности с человеком, которого я люблю.
Я останавливаюсь возле заветной двери и, чтобы дать себе время привести дыхание в порядок, начинаю изучать ее замысловатый деревянный узор. Страшно ли мне? Еще как страшно. Готова ли я отступить? Ни за что. Ведь если есть хоть малейший шанс, что я получу то, зачем пришла, значит, все будет не зря. Потому что этот день я запомню на всю оставшуюся жизнь, как и всегда хотела.
Опускаю застывший в горле ком судорожным сглатыванием и, занеся руку, негромко стучусь три раза. Нервно одергиваю пояс халата, когда слышу твердые приближающиеся шаги.
Кейн распахивает дверь в одном спортивном трико, отчего у меня мгновенно пересыхает во рту – я ни разу не видела его без футболки. У него мускулистый торс, немного худощавый, что выгодно отличает его от протеиновых фанатиков, тягающих железо в зале в погоне за нефункциональным рельефом, как у борца или у профессионального спортсмена: широкая треугольная спина, в меру накачанные руки с выступающими венами и плоский живот с намеком на кубики и ту самую V.
При виде меня его обычно непроницаемое лицо на секунду теряет свою невозмутимость и темная бровь ползет вверх.
– Можно войти? – полухриплю-полушепчу, ощущая, как сердце вновь ускоряет свой ритм до критического, а в голове, словно беспокойная канарейка, бьется лишь одна мысль: «Пожалуйста, Господи, пусть он меня не прогонит».
Кейн неспешно сканирует мое лицо из-под полуопущенных век и, не сказав ни слова, отходит в сторону, впуская меня. Придерживая сцепленными пальцами отвороты халата на груди, я быстро вхожу внутрь и замираю, уставившись на смятую кровать, где валяются его мобильный и небрежный комок толстовки.
Не знаю, что приводит меня в такое замешательство: то, что мы впервые находимся наедине в его спальне, или осознание того, что назад пути уже нет, но я буквально подпрыгиваю на месте, когда слышу хлопок закрывшейся двери.
Не вижу, а скорее чувствую, как Кейн обходит меня сзади и, подойдя к приоткрытому окну, из которого успокаивающей влажностью задувает июньский вечерний ветер, берет с подоконника пачку и небрежным жестом выбивает из нее сигарету. В повисшем молчании, облокотившись назад, вспышкой-щелчком прикуривает ее и,
