Рано или поздно мы еще встретимся. Последуй моему совету, я о сейсмиках. Я бы подстраховал их периметром «кричалок».
Тут он повернулся и пошел прочь, под хрусткой тканью рыжевато-коричневой рубашки плавно перекатывались мускулы.
– Как мило, Тернер, – сказала Гамильтон, устраиваясь на стуле, где только что сидел незнакомец.
– Да? – Тернер не отрываясь смотрел, как тот ныряет в толпу розовощеких туристов и исчезает в суете переполненного вестибюля.
– Я думала, что ты и не разговариваешь ни с кем. У тебя всегда такой вид, будто ты обыскиваешь собеседника, заполняя на него рапорт. Приятно видеть, как ради разнообразия ты заводишь друзей.
Тернер перевел взгляд на актрису. Гамильтон было двадцать, на четыре года меньше, чем ему, и в неделю она зарабатывала, грубо говоря, в девять раз больше его годового оклада. Загорелая блондинка с коротко подстриженными, как требовалось по сценарию, волосами. Девушка выглядела так, будто изнутри ее освещали лампы дневного света. Голубые глаза были нечеловечески совершенными оптическими приборами, выращенными в автоклавах в Японии. Она была одновременно и актрисой, и камерой, глаза ее стоили несколько миллионов новых иен, а в иерархии звезд «Сенснета» ее рейтинг был почти что никаким.
Он посидел с ней, пока она не прикончила оба коктейля, потом проводил назад к коттеджам.
– Не хочешь зайти выпить еще, а, Тернер?
– Нет, – ответил он.
Это был уже второй вечер, когда она делала подобное предложение, и, насколько он догадывался, последний.
– Мне нужно проверить сейсмики.
Тем же вечером он позвонил в Нью-Йорк, чтобы получить телефон фирмы в Мехико, которая могла бы поставить ему «кричалки».
Но неделю спустя Джейн и трое других – половина актерского состава сериала – были мертвы.
– Мы готовы перекатить врачей, – сказала Уэббер.
Тернер заметил, что у нее на руках коричневые кожаные перчатки с обрезанными пальцами. Она сменила противосолнечные очки на прозрачные охотничьи, а на бедре у нее висел пистолет.
– Сатклифф наблюдает за периметром через камеры. Нам понадобятся все остальные, чтобы протащить эту срань через кусты.
– Я нужен?
– Рамирес говорит, что не может напрягаться за какой-то час до включения. Если хочешь знать мое мнение, он просто маленький ленивый засранец из Лос-Анджелеса.
– Нет, – отозвался Тернер, вставая со своего насеста на каменной ограде, – он прав. Если он перенапряжет кисть, нам крышка. Любая мелочь, даже если сам он этого и не почувствует, может сказаться на его скорости…
Уэббер пожала плечами.
– Ладно. Значит, он в бункере. Раз он полощет руки в последней нашей воде и напевает себе под нос, то мы выкрутимся.
Когда они дошли до бокса, Тернер автоматически пересчитал головы. Семь. Рамирес – в бункере; Сатклифф – где-то в лабиринте
