безотказный офицерский «наган». Потом наступила очередь трофейного «маузера», добытого им в 1916-м году в ходе рукопашной схватки с одним германским офицером. Да ладно бы ещё с ними пришлось расстаться. Золотые часы, доставшиеся от отца, тоже пришлось заложить в ломбард. Ещё хорошо, что папа Лилиан не берёт с него денег за проживание, хотя он по своей инициативе всё равно платит мсье Мартену 50 франков в неделю, строго соблюдая принцип: «Я никому не должен», и, кстати, домовладелец вовсе не отказывается брать его деньги. А что не брать, когда дают? Дают – бери, а бьют – беги!
С господином Мартеном Сергей Сергеевич Алябьев познакомился 28 августа 1927 года, в воскресенье. Через шесть дней исполнялся ровно год их знакомства. В тот день, держа в руке чемодан, где уместились все его немногие носильные вещи, он шёл по какой-то узкой улице Монмартра, кажется, Нарвен, свернув на неё с площади Тертр. Уже опустились сумерки, уже зажглись фонари, и было вовсе не жарко для августа месяца. Собственно, он шёл бесцельно, в никуда. Как и у многих русских эмигрантов второй волны ноября 1920 года у него не было ни Родины, ни флага, ни семьи, ни дома. Лишние купюры из его карманов на мостовую тоже не вываливались, и мыслей по поводу того, как ему жить дальше, тоже не присутствовало. Всё осталось там, в 1917-м, в Российской империи, в городе Ярославле на улице Потеряной.
Под ногами была брусчатка, похожая на крупную прямоугольную чешую. Её можно было сравнить с убитыми в бою средневековыми рыцарями, только их тела, закованные в жёсткие доспехи, лежали на земле не как попало, а были уложены в плотный ровный ряд поперёк всей улицы, упираясь железными шлемами и подошвами сапог в стены домов. На душе было мрачно, так же, как под ногами. Апатия была… И в довесок к ней, навязчиво, повторяясь раз за разом, крутилось в голове четверостишье Ахматовой:
Дома до звёзд, а небо ниже,
Земля в чаду ему близка.
В большом и радостном Париже
Всё та же тайная тоска…
Болезненный вскрик, раздавшийся из подворотни, мимо которой он как раз проходил, заставил его остановиться. В свете фонаря, стоявшего как раз напротив полукруглого свода дома, он увидел: кругленький пожилой буржуа, лет, может быть, пятидесяти, в пузатом котелке, прижимаясь к стене и закрывая голову руками, неумело старался отбиться от двух бойких мужчин в крысиных костюмах. Но силы были явно не равны. После нескольких сильных ударов кулаками и ногами, кругленький дядя упал. Один из нападавших в большом кепи крикнул ему:
– Бумажник, часы и кольцо! Живо!
– И раздевайся! – приказал второй грабитель в канотье.
Алябьев приблизился, поставил на брусчатку чемодан, раздвинул на груди куртку, где во внутренних карманах в силу различных обстоятельств он носил своё оружие, и с грубоватой настойчивостью окрикнул налётчиков:
– Эй! Господа! Позвольте мне помешать вам!
Они обернулись, с нехорошим удивлением посмотрели на него, переглянулись, и будто по команде выхватили из-под пиджаков длинные ножи.
