поэтому, что физическая основа восприятия и внутренняя активность наблюдателя разделяются и противопоставляются в его схеме столь откровенно. Гораздо большее удивление вызывают некоторые трансформации этой же, по сути дела, проблемы в современных психологических концепциях.
В книге «Восприятие и деятельность» (1976) читаем: «Безусловно, информация о мире извлекается не из сенсорной ткани образа, а вычерпывается из самого окружающего нас мира, поэтому механизм этого вычерпывания невозможно найти в принципах “структурации сенсорики”» (с. 264–265). При этом автор (А.Д. Логвиненко) подкрепляет свои позиции ссылкой на Гибсона, хотя он всеми своими работами стремился доказать как раз обратное: принципиальную возможность воссоздания адекватной картины «видимого мира» из материала «видимого поля» (т.е. двумерного сетчаточного изображения) путем так называемого «стимульного варьирования высшего порядка», которое происходит в «оптическом потоке» (или в «оптическом строе»).
Если с характерных для цитируемого сборника представлений о «чувственной ткани» снять терминологическую вуаль, то они будут выглядеть примерно так. Существует реальный мир, независимый от субъекта. Этот мир проецируется на некий полупрозрачный экран – эквивалент «чувственной ткани». Изображение на экране получается сильно искаженным, лишь отдаленно напоминающим реальность. Субъект, познающий мир (видимо, все тот же бессмертный гомункулюс!), находится по другую сторону экрана. Поскольку изображение на экране не дает субъекту ясной и адекватной картины мира, самый надежный способ познания – «вычерпывать» достоверные сведения о мире прямо из заэкранного пространства, минуя экран (вероятно, допускается, что субъект располагает необходимым для такой операции инструментом, сущность которого должна быть внесенсорной). Заметим, что сторонником концепции внесенсорного познания мира был ученик и последователь Э. Гуссерля – Макс Шелер. Однако он не пытался связать свою теорию с материалистическими и естественно‐научными взглядами, оставаясь в рамках религиозно‐этических представлений.
Нельзя не признать, что такая концептуальная схема весьма удобна для психолога, отстаивающего самобытность своего предмета исследований и своей методологии. Она сразу делает его совершенно независимым от нейрофизиологических данных и всего развития естественных наук. Сколь бы интересные открытия ни делались в этой области – все равно они занимаются «не тем», т.е. их усилия и результаты не имеют никакого отношения к анализу подлинных механизмов познания.
Вместе с тем приходится констатировать, что это «удобство» оказывается слишком «дорогим», ибо такая позиция уязвима как в общефилософском, так и в естественно‐научном плане. Прежде всего, ее очень трудно согласовать с постулатом о познаваемости мира и вытекающим из него положением о том, что строение наших органов чувств позволяет адекватно
