style="font-size:15px;"> Я, вытаращив глаза, смотрел на эти её приготовления, и когда она закончила портить продукты, сказал:
– Знаешь, я, пожалуй, склонен согласиться с тем утверждением, которое ты сама связала со своей головой. Марина ничего не ответила, она села на стул и уставилась в угол, а потом, вдруг начала улыбаться.
– Я просто забыла про это! – наконец сказала она. – Бабулина смерть меня вышибла из колеи, и я забыла про него. Но, сейчас всё наладится. Он просто напоминал нам о себе.
Я ещё больше выпучил глаза на жену и, заикаясь, просипел:
– Прости милая. Я не совсем понял. Ты это о ком сейчас говорила?
Не переставая улыбаться, Марина ответила:
– О домовом, о ком же ещё! Я бочком подобрался к жене, перекрестил её молотком и, потрогав лоб, спросил:
– Ты как себя чувствуешь?
Маринка внимательно посмотрела мне в глаза и тихо сказала:
– А я ведь помню, как играла с ним. Я сидела вот на этом самом месте, отвернувшись от его угла, и когда краем глаза замечала какое-то движение, резко поворачивалась, но, так ни разу увидеть его и не смогла! – Маринка тяжело вздохнула. – Несколько раз только видела, как тень мелькает. Он знал, что я с ним играю, поэтому и позволял мне его тень увидеть.
И действительно – дом пришёл в норму! И как бы я ни пытался себе это объяснить, правдоподобного объяснения не находил. Я много думал об этом, думал, думал, пока, мне самому этот идиотизм не надоел. И тогда, я в один прекрасный момент, дождавшись, когда жена уйдёт на работу, взял заботливо поставленную в угол тарелочку, вылил из неё молоко, помыл, и поставил на место, подобрал хлеб. И громко заявил:
– Я не верю! Бред! Домовых не бывает!
Но, я ошибался, они бывают, и ещё как бывают. Домовой объявил мне войну.
Дома у меня не получалось ничего! За что бы я ни брался, всё выходило через одно известное всем место! Я даже гвоздь забить спокойно не мог, не согнув его раза три. Мне под ноги попадалась вся мебель, которая у нас была в доме. Я умудрился прищемить себе пальцы всеми дверями, окнами и дверцами, какие смог только найти. Я падал, спотыкаясь о ковёр, или об обувь неизвестно как оказавшуюся посреди дома. Я падал, наступая на кожуру бананов, которые очень любил, и которая оказывались разбросанной в самых неподходящих местах. Продержавшись, месяц, я сдался, и опять побрёл жаловаться и пускать обиженные пузыри перед любимой женщиной. Я знал: она меня пожалеет и поможет мне. «Мачо» из меня вышел так себе. Никакой, в общем…
Так и получилось, когда Марина, закончив меня утешать, выбралась из постели, она позвала меня с собой, и, заведя на кухню, сказала:
– Молоко, хлеб, конфеты! Он любит сладкое! Конфеты только шоколадные! Что и куда ставить ты видел. Потом садишься где-нибудь и начинаешь вслух говорить, каким ты был балбесом, что усомнился в нём. Всё ясно? – уставилась на меня Маринка.
– Всё… – пробурчал
