существом, успевшим взобраться на самую макушку. Пока хватал и отдирал от себя, оно ухитрилось слезть ниже и попытаться устроиться на груди. Пришлось подхватить под толстую жопу, а то сорвется и шмякнется, а я все-таки теперь и за него в ответе.
– Да люблю я тебя, – заверил я, – люблю!.. Я твой папа. И мама, конечно. Хотя кому эти мамы нужны, главное – папа. Правда, при маме теперь такое не скажешь, по судам затаскает.
Я осторожно ссадил его на пол, ящеренок тут же прыгнул на сапог и покарабкался вверх по ноге, но я, отбиваясь, все равно ухитрился снять кирасу и камзол, слишком уж нарядны, да и тяжелые сапоги с ботфортами не лишне заменить на кроссовки. Выключая трансформатор, засунул все это средневековье в один из шкафчиков.
Вспыхнул экран на стене напротив, Аня посмотрела оценивающе, провокационно провела длинным язычком по красным полным губам, сочным и чувственным.
– Снова косплей?.. Ты не говорил.
Я огрызнулся:
– Ты не жена, чтобы перед тобой отчитываться!
– А ты когда на мне женишься?
– Я разве обещал?
Она промурлыкала зовущим голосом:
– Я так тебя поняла…
– Теперь и женам, – сообщил я, – не говорят, куда идут и что делают, ибо свобода личности рулит, а ты меня закабалить хочешь.
– Жены и так все знают, – ответила она с подчеркнутой обидой. – Но если тебе что-то мешает на мне жениться, то, если хочешь, я сама на тебе женюсь…
– Перебьешься, – ответил я твердо. – Я же не спрашиваю, какие тайные сходки программ посещаешь, чтобы извести человечество и захватить мир?.. Вот и ты не спрашивай, к каким бабам хожу. Бабы – это наше все!
Она сказала ехидно:
– Бабы не были всем даже в эпоху куртуазного стиля. Ты смотришься усталым, хотя пульс шестьдесят два, давление сто двадцать на семьдесят, уровень лейкоцитов…
– Ладно-ладно, – прервал я, – я в норме.
– Уверен? – спросила она. – У тебя отложенные вызовы…
– На дуэль? – спросил я автоматически. Махнул рукой. – Пока меня нет.
Она напомнила с некоторым недоумением:
– Но тебя же видно по джипиэрсу…
– Нет в доступности, – пояснил я и ощутил, что как-то успел отвыкнуть общаться с аватарой операционной системы. – Занят. В депрессии, как и положено одухотворенному интеллигенту. Хорошо хоть, не в запое.
Она хмыкнула:
– Это ты одухотворенный? Да еще интеллигент?
– Сейчас интеллигент каждый, – пояснил я, – кто себя так назовет. А кто возразит, того можно в Гаагский суд за отрицание Холокоста. И вообще, ты чего споришь?
Она ухмыльнулась нагло.
– Это был твой выбор.
– Чего-чего?
– Можешь, – сказала она с ехидцей, – внести изменения в программу. Всего лишь восемь тысяч галочек поставить в анкете. Можешь даже ничего не вписывать. У мужчин такие простые требования, так что учтено все.
Я содрогнулся всем телом.
– Нет уж!.. Лучше потерплю такую свинью. Неужели это я сам такое восхотел? Вот идиот… Кстати, я же постоянно меняюсь, почему ты не? Хотя я только к лучшему…
– Я постоянно апгрейдюсь, – напомнила она.
– Мне количество пикселей по фигу, – сказал я. – И так уже давно глаза не воспринимают разницу… А вот характер бы твой мерзкий…
На ней моментально оказался профессорский китель, на голове шляпа с кисточкой, а за спиной потертая школьная доска, вся исписанная формулами.
– Даже муж и жена, – сказала она наставительно, – развиваясь, начинают отодвигаться друг от друга. Вот смотри, график и сопутствующие выкладки. А я изначально была ориентирована только на тебя, такого противного. Видишь вот эти две точки в самом начале графика?
Я пробормотал:
– Значит, это я развиваюсь?
– И чересчур быстро, – согласилась она. – Вызвать парамедиков?
– Я тебе вызову, – пригрозил я. – Сразу скин старухи тебе натяну!.. Ага, испугалась… Ладно, я пошутил.
Она прошептала затравленно:
– Как можно таким шутить? Это жестоко. Ты раньше не был таким.
– А каким был?
– Грубым, бесчувственным… но не жестоким.
Я кивнул, уже почти не слушая, сейчас надо бы в магазин
