дела за дальним столиком все того же кафе, где они встречались последние несколько лет. Сидела и нервничала, как перед первым свиданием.
Свободным оказался единственный столик под высоченным раскидистым платаном, и ее, маленькую и хрупкую – воробышка, как он ее называл, – попробуй заметь.
Он остановился, прищурился и стал озираться по сторонам.
«Пижон, – усмехнулась она. – Надень нормальные очки, старый пень, ведь ни черта не видишь!»
Но нет, очки он не надел, зато снял модные дорогущие солнцезащитные и наконец увидел ее. На его красивом загорелом лице расплылась блаженная улыбка. Он радостно замахал ей и, лавируя между столиками, стал пробираться к ее столу.
– Ну наконец-то, – облегченно выдохнул он, плюхнувшись на плетеный стул. – Ты нарочно так спряталась?
Она развела руками – дескать, сам видишь, как плотно все забито! Время ланча, что поделать.
– Перекусишь или только кофе? – заботливо спросила она.
– Перекусить? – задумчиво повторил он. – Наверное, нет, только кофе. Попробую дожить до обеда.
– Доживешь, – улыбнулась она, отпивая из чашки остывший, с осевшей пенкой капучино. – Как дорога? Доехал легко?
– Без происшествий – уже хорошо! – кивнул он, ища глазами официантку. – Немного застрял в горах возле Локарно, но это обычная история.
– Устал? – спросила она, точно зная, что он ответит.
– Немного, – неожиданно ответил он.
Ее брови взлетели вверх: ого! Впервые он признавался, что устал!
И тут она разглядела его глаза, красные от усталости, и опущенные уголки красивого рта, и почти белые брови – кажется, в прошлом году они были пегими. Или он их подкрашивал? Нет, вряд ли, это совсем не его.
Официантка, совсем молодая девочка, с большими, немного коровьими глазами, ослепительно улыбнулась и угодливо заглянула ему в глаза.
– Двойной эспрессо, – сказал он.
– И все же возьми сэндвич, – посоветовала Анна. – До обеда еще далеко.
– Ладно, сэндвич с соленым лососем, – согласился он. – Только прошу, никакого майонеза! Лосось, помидор и хаса! Тьфу, салат! – поправился он.
– Сэндвичи у нас готовые, их привозят с основной кухни, и все с майонезом, простите! – растерялась девица.
– Милая! – Он поднял глаза и пару минут изучал ее. – Сделайте так, как я вас прошу! Уверен, это в ваших силах!
Окончательно смутившись и покраснев, официантка застрочила в своем блокноте.
– А ты, Марек, по-прежнему производишь неизгладимое впечатление на женщин! – рассмеялась Анна. – И наверняка тебя это радует.
Досадливо махнув рукой, он скривился:
– А, перестань! Осталось совсем мало вещей, способных меня порадовать. А уж это… – И он снова махнул рукой.
Но чудеса – минут через десять на стол аккуратно и торжественно был поставлен именно тот сэндвич, который он попросил, – тост, копченый лосось, тонко нарезанный помидор и листья салата.
Счастливая официантка вежливо поклонилась.
Как же красиво он ел! Анна всегда любовалась. Правда, он все делал красиво – ел, спал, ходил, слушал музыку, читал книгу, одевался. И откуда такой аристократизм? Непонятно. Никаких дворян, графов и шляхтичей в его семье не было. Хотя кто знает – может, когда-то и согрешила прабабка с каким-нибудь важным паном, и правнуку это передалось.
Слева от их столика пышным цветом цвела желтая акация. Справа – кустарник с белыми пахучими цветами. Как он называется, этот кустарник? Ах да, это же жасмин! Что стало с памятью, боже! Но самое интересное – все то, что хотелось бы забыть и не вспоминать, в памяти держалось так крепко и цепко, что было ясно – это с ней навсегда.
Она глянула на него – тоненький листик салата повис на нижней губе. Да, старческая неряшливость никого не минует. И она протянула ему салфетку.
– Ну, ты доволен? – улыбнулась она.
Откинувшись на спинку стула, он кивнул и посмотрел на часы:
– Ого! Через десять минут у меня первый визит к врачу!
– Успеешь, – успокоила его она. – А кстати, ты придумал, на что будешь жаловаться?
Похоже, он немного обиделся – дурачок! Не понимает, какое это счастье в их возрасте – не иметь жалоб на здоровье!
– Ты думаешь, мне не на что пожаловаться? – обиженно сказал он. – У меня, между прочим, болит плечо! – Он на секунду задумался: – Правое, да. И еще, ты знаешь, я стал уставать. Казалось бы, не с чего, а устаю.
– Это
