книгу не серьезной, а занимательной для массы читателей. Его биографии были интересны, прежде всего, людям, с которыми он жил, людям, в значительной степени утратившим интерес к политическим делам и крупным вопросам и все более и более терявшим охоту браться за что-либо грандиозное. С тем большей охотой читали эти люди рассказы о всевозможных пикантных анекдотах и похождениях, подчас граничивших со скандалом, забывая, что il est certain que la découverte des erreurs n'est importante et utile ni à la prospérité de l'état, ni à celle des particuliers[34]. Это Dangeau императорского двора, это секретный историк своего времени, в противоположность публичной истории Тацита.
В этом отношении Светоний мог вполне удовлетворить своих читателей, что видно и из большего уважения, которым он пользовался в древности и в Средние века, когда был одним из популярнейших авторов, и из многочисленности его подражателей и компиляторов, и из того, наконец, что его книга дошла до нас в несравненно более полном виде, чем исторические произведения Тацита, его современника.
Его труд так же скандально откровенен, как и сами деяния цезарей; но нелюдимый кабинетный ученый был слишком нравствен для того, чтобы находить внутреннее наслаждение, правдиво рисуя, во всей их страшной наготе, пороки и разврат императоров. Правда, иногда он передает такие вещи, которые, при более строгой проверке первоисточника, оказываются преувеличенными или извращенными, например рассказы об интимной жизни Тиберия. Но подобные рассказы были в обычае времени, и от них не свободен и Тацит, не любимый за это Наполеоном. К тому же нельзя было когда-то притесняемым не чувствовать жгучей ненависти к мертвым тиранам, а эта ненависть заставляла выдавать нечто чудовищное за достоверное и верить самому невероятному.
Рисуя картины разврата, Светоний следует двум законам, которых строго придерживались античные историки. Первый закон заключается в том, что история не должна говорить лжи, а второй – что она не должна замалчивать правды. Если иезуит Мюрет жестоко нападает на Светония за его грязные подробности, то знаменитый Эразм Роттердамский берет его под свою защиту, а французский критик Lamothe le Vayer справедливо указывает, что подобная же откровенность при изображении разврата встречается уже на страницах Библии. Светоний находит себе поклонников и в позднейшее время. Так, его издатель Oudendorp в введении к своему труду называет его «писателем… которого лучше едва ли имеет древний Рим»[35], а тонкий критик Шлегель, сравнивая Светония с Тацитом, говорит: «Поэтический Тацит особенно мастерски описывает нации и века, изображает нечто величественное, между тем как критик Светоний лучше умеет рисовать исторические портреты»[36].
Наряду с любовью к правде и точностью, характеристическую особенность Светония составляет его слог, сухой, как бы деловой, и вместе с тем ясный и довольно изящный. Лишь изредка он делает попытку оживить изложение, прибегая в рассказе о прошедших событиях к глагольным формам настоящего времени. Язык его
Раскрытие пороков, конечно, не важно и не полезно, как для блага государства, так и для блага частных лиц. Bayle в предисловии к своему словарю.
Scriptorem… quo praestantiorem antiqua vix protulit Roma.
Nationen und Zeitaltor zu clmrakterisiereu. das Grosse zu zeichnen, das ist. das eigentliche Talent des poetischen Tacitus. In historischen Portraiten ist der kritische Suetonius der grössere Meister (Athen. I. P. 43).
