цирком, подрабатывал там по мелочам. А заодно над своими трюками работал, занимался гимнастикой и акробатикой. Парню еще пятнадцати не было, когда лопнула страховочная перекладина, и он – хлоп! – из-под купола цирка о землю. Но не погиб, а сломал позвоночник, врачи ему пророчили инвалидную коляску до конца жизни. Но Дикуль – парень стойкий оказался, что называется, крепкий орешек. Стал себя истязать занятиями: гантелями, придумал через блоки задействовать в упражнениях ноги, которые он даже не чувствовал. Медики твердили: «Парень, успокойся, это – пустое!» Короче, отказались от него. А он – ни в какую! Твердолобый. Каждый день передвигался на костылях, как на ручных ходулях, и делал это, пока не падал от напряжения или от судорог, сводивших руки, спину и шею. И чувствительность вернулась. Шикарно, да?
– Сколько у него времени ушло? – услышали они разом тяжелый, сдавленный голос больного у окна, того, что лежал тут с переломанным позвоночником. Оказалось, он все это время внимательно вслушивался в тихий разговор.
– Лет пять, кажется, ушло. Что-то вроде этого. Это было давно, но сейчас он знаменит. Создал свой центр – для помощи таким больным. Одним словом, доказал всем, что невозможное – возможно. Если очень захотеть. Но главное опять-таки не это. А то, что его жизнь приобрела новое качество.
– Я столько не протяну, – раздался сдавленный, обреченный голос больного.
– Давно известно, что каждому из нас дается столько страданий, сколько он способен вытерпеть. Все наши успехи или провалы зависят, пожалуй, лишь от одного – от веры.
Они поговорили еще немного, но энтузиазма у Лантарова не прибавилось. Он не верил в убеждения соседа, хотя ощущал, что его внутренний огонь давал если не тепло, то надежды на потепление. После таких разговоров все равно становилось легче, а боль притуплялась, как после укола. И Лантаров еще более проникся симпатией к этому человеку: в нем присутствовали стойкость и воля, которых не хватало ему самому.
Затем, после традиционного прихода медсестры, Шура был отпущен на прогулку. Лантаров снова наблюдал за тем, как он собирается, как заострилось и сосредоточилось его лицо в ответственный момент отрыва от кровати. Оно стало, как у пилота-испытателя, который собирается поднять в воздух новый истребитель.
Когда Шура, запахнувшись халатом, отдернув плечи назад и подмигнув ему на прощанье, двинулся на своих костылях, Лантаров опять задумался. В самом деле, был ли раньше каждый день для него лакомством, ярким приключением? Да, сейчас он превратился в растение, которое, если не полить вовремя, усохнет. Хотя мозги, вероятно, и без того уже усохли… Но неужели его ждет такая же участь, как того молодого мужчину?
И опять непроизвольно возник поток воспоминаний. Обнажение памяти было сродни тому, как островок суши вырастает на реке, когда земснаряд искусственно намывает тонны песка.
…Из глубины времени возникла юность, умеющая непринужденно скользить по поверхности. Лантаров держал в голове свои ранние казусы в общении с противоположным полом, но они не удручали его. Тинейджер,
