золотой голос Треугольника», клоун без зала, циник, лирик…
Слишком много слов. Вообще, трудно писать о поэзии человека, не считавшего себя поэтом. Как друг, я, наверное, чересчур предвзята, а как жена, слишком снисходительна. «В Начале было Слово… И судя по всему, нецензурное» (И. Р.)
Откуда вышел Рыжов, где было его Начало? Да все там же. «Ленинградские дворы… Фабричные районы – задворки открыточного Невского, изнанка блестящего эстрадного пиджака, пропахшего потом и видимая только за кулисами. Сколько песен и стихов вышло отсюда, и сколько еще выйдет, с каждым поколением, открывая только ему ведомую романтику родного микрорайона, который и ближе, и лучше, и уж совсем не сравнится с тем, что через улицу и далее до хлебозавода!..». У Рыжова на всю жизнь сохранился детски ясный взгляд на мир, наивность, но без нарочитости. Солнце, оттого, что иногда вдруг заглядывает в выгребную яму, не перестает от этого быть Солнцем. Конечно, если это действительно Солнце, а не фонарик, упавший в дерьмо.
Разгадать бы Ночь, как ребус, прицепить медаль на бантик.
Незаполненный троллейбус, незаконченный романтик.
Дома – сыр и чашка кофе, дома – все, чем жив сегодня,
Звезд рассыпанные крохи, светел был пирог Господень.
Два шага до горизонта, манит кто-то, умоляет,
Я не вижу – вот позор-то! Я ее лишь представляю!
Лодка в небе, землю клонит, лодка в небе, лодка в небе.
Я б уплыл бы, да догонит: «С кем бы? Как бы?»,
– просто, с ней бы…
Стихи он писал всегда. На запотевшем стекле троллейбуса, в школьных тетрадях, на пустых пачках сигарет, на полях газет, пьяный, трезвый – писал и категорически отрицал себя как Поэта. «Дышу я просто так, иначе не умею». Для поэтов стихи – средство самовыражения, интимного диалога с Богом, для него – физиологическая потребность, голод, утолить который можно, лишь выплеснув его наружу.
Обычное естество, такое же, как пищеварение или Любовь.
Уменье связывать слова сродни умению вязать носки, допустим,
Немного лирики, немного грусти и вот уж сердце льется из руки.
И так кружится голова, а дальше – полное затменье,
Искусство ль это? Нет, едва ль, скорее, чувствовать уменье…
Лирика Рыжова очень нежная и светлая, и если он иронизирует, то исключительно над самим собой. «…Ты знаешь, с какого-то времени, мне стало проще думать образами. Я их, включая обстоятельства, вовлекаю в стихотворную форму. Прикидываться художником гораздо проще, чем им быть на самом деле. Стеб, если хочешь, всего лишь сублимация естественного посыла души, в условиях невостребованности, в никуда, порождающая, порой гипертрофированные формы. Я не отпущу свое сознание, пусть льется…».
Обыкновение разлуки, как дней осенних перебор,
А солнце, предвкушая муки, садится жопой на Собор.
Закат согреет лишь поэта своей предсмертной красотой,
Как, догорая, сигарета в руке любимой и простой.
Из тех, что по ночам не снятся, и не мерещатся в окне,
Я – не Поэт, и преклоняться мне не пристало перед ней.
Мне хочется лишь эти пальцы в своей ладони сжать сейчас,
Пускай безумные страдальцы стихи слагают сгоряча,
И мечутся в ночи весною, барахтаясь в обрывках слов,
Чтоб одиночество, родное, в них образ зыбкий обрело.
Мне хочется Тепла живого! Крови горячей! Кожи соль:
Того, пред чем бессильно слово: Руки любимой и простой
Лишь ощутить Прикосновенье…., а дальше —
пусть идет, как есть,
Разлуки, пусть, обыкновенье вернется – я уже не здесь!….
Когда заканчивается подражание (а оно необходимо!), то начинается искусство или же просто, «свое». Стихи Рыжова не академичны, стиль и рифма танцуют, здесь есть постоянное движение как в превращениях Алисы в Стране Чудес: туда, обратно и – все-таки, – опять туда. Стремление к порядку – пусть даже стихотворному, всегда влечет за собой насилие, боль, смерть.
Запущенность – естественное положение вещей, органичное самой природе.
С недосыпу, с недосыпу
Все, как в дымке колыбельной.
Снег устало зерна сыпал,
Словно сеятель похмельный.
Войлок ассоциативный
С головою съел березку.
Злой и даже не противный
Постовой на перекрестке.
Люди
